Владислав Крапивин - Бабушкин внук и его братья

— Что вы, что вы! Не в больницу! Случилось, можно сказать, чудо. Объявился его отец. Живой, здоровый. Отыскал нас, ухватил сына и сразу на вокзал. Конечно, со словами благодарности мне, и вам, и всем-всем… Сказал, что есть документы для въезда в Литву. Как говорится, к родным пенатам.

Мы так и сели.

И не было у нас никакой радости от такого чуда.

Вячик проговорил капризным голосом:

— Хотя бы зашел, попрощался.

— Не было возможности. Отец сказал, что надо спешить на поезд, такие сложились обстоятельства… Он, по правде говоря, нервничал. Возможно, от радости.

«Подлые обстоятельства, — подумал я. — Арунас наверняка не хотел…»

И вырвалось:

— Отец его насильно увез! Арунас же говорил, как тот с ним по-свински обращался!

Геннадий Маркович покивал. Потом пожал плечами.

— Не знаю. Возможно, мальчик преувеличивал. От детской обиды… И кроме того — все равно родной папа…

«А как же теперь Галина Антоновна? — подумал я. — Ведь она-то, наверно, считала, что судьба ей послала нового сына…»

А Вячик поцарапал кроссовкой половицу и сумрачно предложил:

— Вот пойти да сообщить куда надо, что здесь появился бывший боевик. Он же воевал против наших…

Стало тихо, я увидел, как Геннадий Маркович смотрит на Вячика. Ивка — тоже: то ли со страхом, то ли с жалостью. Он сел на край дивана и так вцепился в коленки, что побелели суставы. Потом тихо спросил:

— Ты в самом деле так думаешь?

Вальдштейн засопел и отвернулся.

— Ничего я не думаю… Я, что ли, по-вашему, совсем гад, да?

Евгений Маркович как-то обмяк.

— Вы, друзья мои, и не стали бы ни о чем спорить, если бы увидели: как Нэлик прижался к отцу…

Ну, прижался так прижался. И слава Богу. Отец ведь все-таки! Может быть, пройдут у них обиды и начнется хорошая жизнь. Радоваться надо: в самом же деле чудо случилось! Прямо как с Ивкиным братом! Считали убитым, а он живой! И Арунас перестал быть сиротой…

Ивка будто прочитал мои мысли. И повторил вслух:

— Радоваться надо.

— Особенно Альке, — заметил Вячик. — Теперь-то ему не отвертеться от роли принца Женьки.

— Играй лучше ты, — искренне сказал я.

— Рылом не вышел.

Ивка сморщился.

Но Вячик смягчил разговор. Сказал хорошо так, даже ласково:

— Геннадий Маркович, а он хоть написать-то обещал?

— Да! Да, голубчики, я забыл сказать! Нэлик обещал написать обязательно! Всем вам! Он напишет на мой адрес!.. Поэтому вы заходите, не забывайте старика…

Арунас и правда написал. Что живет с отцом в Каунасе и учится играть на виолончели у старого соседа-музыканта, который похож на Геннадия Марковича. Но это было уже потом, в те времена, которые казались нам совсем другими…

Перед Демидом опять встала задача: как быть с принцем?

Я предложил подождать до сентября. Начнется учебный год, Демид походит по школам, найдет кучу талантливых ребят.

Демид покачал головой.

— Это будут ребята со стороны. А ты… ты же ведь всем этим уже пропитан, ты чувствуешь. Просто в тебе иногда включаются какие-то дурацкие тормоза.

В самом деле включались. А иногда у меня получалось неплохо. Когда я начинал испытывать к Озму не страх, а ненависть. Или когда вспоминал Арунаса — в меня будто вселялась его душа. Или когда я весь как бы пропитывался мелодией про аистенка. Но это бывало не часто. Чаще же, как и на первых репетициях, меня будто зажимали тугие деревянные тиски. Или отвлекали посторонние мысли: например, где же все-таки поселок Соломино, из которого приходит Динь-Дим?

Или мешала сосредоточиться тревога. Иногда это была тревога ни о чем, без причины. Иногда об отце и маме, хотя я знал, что они благополучно живут на подмосковной даче. Так благополучно, что возвращаться им не хочется…

— Алик, будь добр, соберись… Повторим еще раз…

И я «собирался». И, кажется, у меня опять получалось. Но однажды я краем уха, из-за декораций, услышал, как синьор Алессандро сказал Демиду:

— Конечно, если Алька постарается, он роль вытянет. Но… блеска и открытия здесь не будет. Так что зрителей на премьере мы не потрясем…

И Демид ничего не возразил.

А разве я виноват? Разве я просился в артисты? Я согласился только, чтобы выручить театр! Теперь же выходит, что я нарочно срываю спектакль.

Но, может, я и в самом деле виноват? Тем, что другим кажусь лучше, чем на самом деле. Почему Демид решил, что во мне какие-то… особые свойства? Сказал тогда: «Ты хорош тем, что объединил многих!»

А кого я объединил? Арунас уехал. С Вячиком у меня… нет, ссор не бывает, но то и дело какая-то ощетиненность… Настя целые дни проводит у Маргариты… Арбуз обо всем думает так трезво и деловито, что со сложными вопросами соваться к нему бесполезно. Вот с братом его, с Николкой, мы понимаем друг друга с полуслова. Но он еще такой малыш…