Владислав Крапивин - Бабушкин внук и его братья

А они смеялись, мелькали руками-ногами и ухитрялись на бронзовых изгибах сосны обгонять друг друга.

Мы стояли втроем, задрав головы, и смотрели.

— Правда не загремели бы вниз, — озабоченно сказал Арбуз.

Но я был уверен, что не случится ничего плохого. Здесь не случится.

— С такого загогулистого ствола трудно сорваться.

Настя была совсем рядом. И вдруг шепнула:

— А Николка, знаешь, что сказал мне вчера? «Эти сосны, — говорит, — только кажутся такими. А по правде, — говорит, — они прямые…»

Стало хорошо оттого, что она вот так тепло шепчет мне в ухо и что волосы ее перепутались с моими, когда она вплотную приблизила голову. Хотя, если по правде, прежней трепетной влюбленности в Настю у меня не было. Давно уже. Друзья-приятели, вот и все. Поэтому и подозрительность моя к Вячику была почти что придуманная… Но сейчас опять сделалось так, как в сентябре, когда мы только познакомились за одной партой…

Арбуз перебил мои размышления о всех этих чувствах. Оказывается, он расслышал Настин шепот.

— Нам физик в школе рассказывал про искривление пространства. И что предметы в искривленном пространстве могут нам казаться не такими, как на самом деле… А тут ведь, когда была секретная зона, всякие такие вещи как раз и открывали…

— А почему тогда мы сами не искривленные, как сосны? — спросила Пшеницына чуть капризно.

— Может, тоже искривленные, только не замечаем.

Было досадно, что Арбуз вмешался в мое лирическое настроение. А про хитрости здешнего пространства (и других пространств тоже) я и так догадывался. В фантастических книжках про это много чего понаписано.

— А вон те точно уж искривятся, если не слезут, а брякнуться вверх тормашками, — заявила Настя. И опять задрала голову: — Где вы там?!

«Мартышки» уже спускались. Быстро и ловко.

— Я нашел там дупло, — шепнул мне Ивка.

— Пустое?

— Не совсем… Алька, очень странное дело…

Он впервые назвал меня Алькой, а не Сашей. Наверно, потому что так меня звали остальные. И я обрадовался этому, но мельком. Больше я встревожился — из-за его странного шепота.

— Ивка, что случилось?

— Да ничего плохого. Наоборот…

— А что наоборот-то?

— Та женщина-врач, про которую я говорил… ну, которая должна помочь Арунасу…

— Что? Она в дупле сидит? — не выдержал я.

Ивка охотно засмеялся.

— Нет! Я забыл номер ее телефона, и мама записала на бумажке. Я ее сунул вот сюда… — Он хлопнул по нагрудному кармашку с носатым полумесяцем. — А она куда-то подевалась, вылетела…

— Это не беда. Мама позвонит — спросишь снова.

— Да, но все равно это как-то… царапало. Будто плохая примета, — признался честный Ивка. И тут же заулыбался опять: — А там, наверху, я сунул руку в дупло — и в нем какой-то билетик. Достаю — а это тот самый клочок с номером! Удивительно, да?

— Не очень, — серьезно сказал я. — Здесь особое место. Могут быть всякие чудеса. — Хотя, конечно, правильнее всего было подумать так: бумажка затерялась в кармане под складкой шва, а когда Ивка нагнулся, упала в дупло.

Ивка все еще улыбался, счастливый такой, и к щеке его прильнула тонкая сосновая чешуйка. Щеки были уже потемневшие от солнца, а эта розовая пленка — будто проплешинка незагоревшей кожи. А к носу приклеилась длинная ленточка — словно полоска тончайшей бумаги. Пока Ивка говорил, она трепетала при каждом слове.

Я осторожно снял с Ивки эту невесомую наклейку. Дунул. Розовая ленточка затрепыхалась и отлетела неожиданно далеко. И не упала. Будто бабочка, поднялась выше и скрылась. Может, правда превратилась в бабочку?

Мы побрели дальше и наконец оказались у заброшенных построек.

— Ну что, пойдем на дорогу? — нетерпеливо сказал Вячик.

Мне тоже хотелось туда, на заросшую дорогу среди пологих склонов. И дальше — где дорога выходит на простор под небом и круглыми желтыми облаками.

И все туда хотели, даже Ивка, который там раньше не был.

Чтобы не страдать опять в колючках, мы не полезли в проход между трансформаторной будкой и сараем. Обогнули сарай слева.

И вышли на знакомый захламленный двор с сорняками и ромашками. Правда, мне он показался не совсем знакомым — не такой широкий, как в прошлый раз. А среди ребристых железных сооружений я заметил гипсовую скульптуру, которая косо стояла в лопухах. Это была девочка с кувшином. Она поливала из кувшина пухлого малыша, тот приплясывал. Но из кувшина, конечно, ничего не лилось, а у малыша была отбита нога — та, которую он приподнял в пляске (я сразу подумал о Мите, которому еле спасли ногу).