Николай Дубов - На краю земли

На ветках ели, стоящей поодаль, уселись две вороны и о чем-то переговаривались, поглядывая на поляну. Потом прилетели еще и еще.

— Да, вороны, должно быть, почуяли падаль…

Прячась в высокой траве, мы поползли на поляну. Посреди нее лежало большое красно-рыжее животное, а возле топтался маленький, тонконогий рыжеватый теленочек с бурыми пятнышками на боках. Он то принимался лизать морду матери, то подталкивал ее головой, как бы стараясь разбудить, то неподвижно застывал, расставив тонкие шаткие ножки.

Подо мной треснула ветка. Испуганно вскинувшись, теленок бросился в сторону, наткнулся на Катеринку, и они упали. Катеринка обхватила его руками за шею, подбежал я, и мы удержали теленка.

— Это маралуха, — сказал Генька. — Я видел такую шкуру у Захара Васильевича.

— Да, — согласился дядя Миша. — Только она не дохлая, а убита каким-то негодяем.

Над глазом трупа зияла пулевая рана, с правой задней ноги была снята кожа и срезано мясо. Охотник не мог унести всю тушу, вырезал большой кусок и ушел. Тогда, наверно, притаившийся мараленок и прибежал к матери.

Ради куска мяса было убито большое, сильное животное, да и мараленок без матери неизбежно должен был погибнуть.

— Таких гадов надо в тюрьму сажать! — сказал Генька.

— Следует, — поддержал дядя Миша, — уже хотя бы потому, что охота сейчас запрещена. А он убил матку — значит, и теленка тоже.

— Это какой-то чужак, — решил Геннадий. — Наши зверя сейчас не бьют… Давайте поймаем его!

— Найдешь его! — возразил Пашка. — Как иголку в сене…

Катеринка все время возилась с теленочком: гладила, что-то приговаривала и целовала в черную мордочку. Тот пятился и мотал головой. Катеринка сказала, что ни за что не бросит теленка — один он обязательно пропадет.

— А что с ним делать?

— Возьмем с собой! А, дядя Миша? Я его выкормлю…

— Да чем ты будешь кормить? Он ведь, наверно, травы еще не ест.

— Ест! Ест! — закричала Катеринка. — Смотрите!

Она нарвала немного травы и дала теленку. Тот обнюхал, захватил немного губами и тут же выронил изо рта.

— Вот видишь, он еще не умеет!

Катерника огорчилась до слез:

— Все равно не брошу! Вот хоть сама с ним останусь — и всё!

— Ну что ж, хорошо! Веди своего мараленка.

Катерипка сделала из веревки поводок и надела ему на шею. Мараленок сначала пятился и упирался, потом смирился и пошел следом за нею, часто перебирая тонкими ножками.

Но он скоро устал и начал отставать, а вместе с ним и Катеринка. Тогда дядя Миша спеленал его, как ребенка, и привязал на спину Звездочке. Катеринка пошла вперед — собирать изредка попадавшуюся черную смородину.

Обходя завалы, мы не торопясь поднимались по склону, как вдруг впереди послышались глухие удары и Катеринкин голос:

— Скорей! Скорей сюда!..

Мы бросились на голос, выбежали на поляну. По ней прыгала Катеринка и толстым суком била по земле. Земля дымилась.

Пожар!

Пламя еще не поднялось, но между островками зелени змеились, перебегали по сушняку искрящиеся огоньки, распространялись все быстрее и шире. И уже повис над поляной терпкий, едучий запах гари… Схватив валявшиеся всюду сучья, мы принялись забивать стремительно расползающиеся очаги огня.

Подбежали дядя Миша и Пашка. Мы кольцом охватили поляну, чтобы не пропустить огонь дальше, и молотили, молотили по земле. Огоньки пригасли, поднялся сизый дым, и в этом предательском дыму то там, то здесь снова начинали искриться загорающиеся пучки сухой травы.

Наконец огонь был погашен, но трава все еще тлела и дымилась. Только тогда мы услышали журчанье ручейка, протекавшего по краю поляны, и, пустив в ход котел, чайник, кружки, тщательно залили все дымки. Катеринка в этом уже не участвовала. Она сидела на земле и, держась за ноги, беззвучно плакала. Увидев разгорающийся огонь, она бросилась сбивать пламя и, сгоряча не чувствуя боли, бегала прямо по горящей траве, а теперь ожоги дали себя знать. Посмотрев на Катеринкины ноги, дядя Миша ахнул и схватил свой мешок. Оп обмыл ей ноги марганцовкой, потом из флакона, предварительно разогрев его, вылил густую, похожую на воск массу, смазал ожоги и забинтовал. Катеринка перестала плакать и только всхлипывала.

— Очень больно, Катя? — спросил дядя Миша.

— Печет…

— Зачем же ты кинулась босиком в огонь?

— Перепугалась… Огонь-то — вон он, к валежнику подбирался.