Виктор Баныкин - Бедовый мальчишка

Поправив на руке повязку, Василий Иванович сел за стол, морщась от боли, которая то утихала, то снова начинала беспокоить его.

— Болеет сильно наш Иваныч, — с сочувствием полушепотом сказал своему соседу конный разведчик Семен Кузнецов.

— Петька, подай сумку! — громко и раздраженно крикнул Чапаев.

Василия Ивановича сердило, как ему казалось, излишне внимательное и заботливое отношение к нему товарищей, считавших его серьезно больным.

Исаев принес полевую сумку, достал карандаш и циркуль, развернул на столе карту.

Заскрипели пододвигаемые ближе к столу скамьи. Люди усаживались плотнее друг к другу, но мест на всех не хватило, и многим пришлось стоять и через головы сидевших смотреть на стол.

— Бой будет сильный. У противника в три раза больше нашего войск и оружия. — Чапаев окинул взглядом внимательно слушавших командиров. — И местность под Осиновкой… кругом одно поле. Белякам что! Они на возвышенности, за валом, и нас им видно как на ладони. — Он повел карандашом по карте и замолчал, о чем-то раздумывая. — Осиновку ночью надо взять. Днем нельзя… только ночью. — Чапаев положил руку на плечо Лоскутова, рослого лобастого мужчины, недавно назначенного командиром Пугачевского полка: — Тебе поручаю атаковать село. В помощь дам батальон пехоты полка Степана Разина и два эскадрона кавалерии. Понятно?

Лоскутов сипловато кашлянул в кулак:

— Понятно, все понятно!

— Ну, а ты, Соболев, — обратился Василий Иванович к командиру Разинского полка, сидевшему напротив Лоскутова, — навалишься на противника с тылу…

Соболев молча кивнул головой.

— А теперь давайте план наступления разработаем. — Чапаев вооружился циркулем и справа, возле здоровой руки, положил чистые листы бумаги.

Командиры еще теснее сгрудились у стола, держа наготове записные книжки.

План разгрома белоказаков в районе Осиновки, разработанный Василием Ивановичем, был смелым и дерзким. На полк Лоскутова возлагалась задача атаковать белых в селе и привлечь к себе внимание всех сил неприятеля. Первый артиллерийский залп Пугачевского полка должен был служить сигналом основным силам для атаки врага с фланга и с тыла. Чапаев надеялся, что с этой трудной операцией его части справятся и победа будет за ними.

Когда совещание было закончено, Василий Иванович сказал, устало откинувшись на спинку стула:

— Теперь все. К утру мы должны быть в Осиновке.

— Не сомневайтесь, Василий Иванович, — отозвался Лоскутов, пощипывая короткую жесткую бородку: — Осиновка будет наша.

— Ну и жара, ровно в бане! — воскликнул командир эскадрона Зайцев, выходя из штаба на улицу.

— Днем жарко, — сказал Кузнецов, расстегивая ворот гимнастерки, — а ночью хоть тулуп надевай. Тоже природой называется!

— Сегодня и ночью будет жарко, — усмехнулся кто-то за спиной разведчиков.

Когда Лоскутов и Соболев собрались ехать на передовую, Чапаев остановил их:

— Подождите, вместе поедем.

— Василь Иваныч, обождать бы тебе надо, — с грубоватой ласковостью сказал Соболев. — Подожди немного, не езди. Подживет рука…

— Будет тебе! Маленький, что ли, я? — оборвал его Чапаев и первым направился к выходу.

Петька помог ему сесть в седло, и они вчетвером поехали на линию фронта.

Жара и тряска так утомили Чапаева, что к вечеру у него открылась рана, и ему пришлось вернуться в село.

— Я вас предупреждал: два-три дня вам нужен полный покой, — монотонным, скрипучим голосом говорил полковой врач, высокий старик, перевязывая Чапаеву руку. — Покой… Еще бинта. Так, так… Малейшее расстройство, переутомление могут вызвать обострение. Ну вот и все. Сейчас же ложитесь в постель.

Сестра стала складывать в саквояж бинты, флакон с иодом, а врач пошел мыть руки. Исаев поливал из ковша теплой, пахнущей тиной водой на длинные костлявые пальцы врача и слушал его наставления.

— К больному никого не пускать. Не разговаривать с ним. Это ему оч-чень вредно.

Проводив врача, Петька вошел в горницу. Завидев ординарца, Чапаев гневно закричал:

— Черт знает что! Ночью наступление, а тут…

И отвернулся к стене, рывком натянув на голову простыню.

— Поесть, Василий Иваныч, подать? С утра ведь ты не ел.

Чапаев не ответил. Исаев вздохнул, захлопнул створки окна и вышел на крыльцо. Хотелось спать. «Я чуть-чуть посижу. Только посижу», — сказал он себе и мешковато опустился на ступеньку. Слипались глаза. Петька положил на руки голову и задремал.

Наступили прохладные, освежающие сумерки. Во дворе тонкими упругими струйками звенело о днище подойника молоко.