Эдуард Шим - Ребята с нашего двора

— Мы из турпохода, товарищ майор! Замучились жутко, мозоли на ногах… А сейчас метро закрывается! Если уже не закрылось!..

— Пройдемте, — сказал майор, перебрасывая планшетку из одной руки в другую.

— Куда?! Мы же все рассказали!..

— Пройдемте.

Старшина испытал минутную неловкость. Он не хотел, чтоб его считали сухарем и формалистом. Ребятишкам действительно пора укладываться в постели. Тем более, что вина их не доказана. И действовали они, надо полагать, без всякого злого умысла.

— Можно вызвать их завтра, товарищ майор.

— Продолжайте дежурство, старшина.

— Слушаюсь!

— А вас попрошу со мной, — сказал майор и повел всех троих к выходу.

Алексей Петухов сидел под фонарем — на манер бродячего бременского музыканта — и наигрывал самодельную песенку.

Над фонарем плясали, блестя крылышками, какие-то осенние мошки. Площадь внизу тихо шумела. Не мешали прохожие — не было их вовсе. Распевай, если нравится, во все горло.

Песенка лилась на редкость легко, свободно. Она очень нравилась Петухову. Но вот это обстоятельство его и смущало.

Что-то неладное происходит с его творчеством.

Он, Петухов, умеет создавать серьезные, значительные стихи. Выступает с ними в заводском клубе, публикует в газете. Но эти стихи, рожденные в поте лица, он почему-то вскоре забывает. Не снятся они ночами. Не звенят безотчетно в душе. Стыд и срам — Петухов читает их по бумажке, когда выступает в клубе… А вот всякие пустячки, рождающиеся сами собой, отчего-то запоминаются. Прилипают, как банный лист.

Если вникнуть в песенку, которую он исполняет сейчас, то руками разведешь. Ни складу, ни ладу, ни значительной темы. «Ускакали деревянные лошадки»… Вы представьте эту картину. Ведь кошмарное зрелище: какие-то палочки безногие скачут. И куда они скачут, простите? На пастбище? Но чепуховина эта возникла невесть откуда, и запомнилась, и даже понравилась, и Петухов исполняет ее. Вопреки здравому смыслу.

Пожалуйста — еще насмешечка проглядывает. Это просто поразительно. Петухов не стремился подшучивать над умом, деловитостью и глубиной взрослого человека. Он эти качества уважает. Он не прочь побольше их приобрести. И однако же — иронизирует над самим собой, посмеивается. Что же это такое? В конце-то концов — он хозяин своим стихам или нет?

Пальцы послушно тренькают по струнам, голос взволнован, сердце млеет. И в воображении возникают не безногие палочки, а что-то совсем иное. Красная полоса на небе. Плакучая береза на бугре и песчаная дорога. И пыль над этой дорогой. Твои босые ступни ощущают сухое тепло, ты бежишь по дороге; тебе весело и тревожно, тебе хочется обернуться… Откуда эта картина взялась? Петухов может поклясться, что не видел ее воочию. А она все-таки возникает — удивительно яркая, чистая, без ненужных мелочей, как в детских снах…

Сердце млеет, голос дрожит от переполняющих чувств. Все прекрасно и замечательно. Только вот нет у Петухова уверенности, что другие слушатели почувствуют то же самое. Где гарантия, что они увидят закат и березу, а не безногие палочки? Закат лишь подразумевается. Он только мерещится самому Петухову. А в стихах его нет. Что же это за стихи, когда — один пишем, а два в уме?

Нет, Петухов, правильно ты делаешь, стесняясь своих песенок. Рано их обнародовать. Учиться надо, развивать вкус надо. Работай над собой, стихи — это не баловство.

Бренча на гитаре и одновременно размышляя, Петухов почти забыл про Веру, Сережку и Павлика. А они вышли из вокзала вместе с каким-то милицейским майором.

Петухов поначалу не уловил связи в этом одновременном появлении.

— Ну, как? Удалось помочь?

— Успех превзошел все ожидания, — потусторонним голосом сообщил Павлик.