Юрий Сотник: Гадюка

— Тут еще? Не ушла? Посветите кто-нибудь.

Лейтенант осторожно взял у нее кочергу:

— Товарищи, может, не будем, а? Помилуем гадюку?.. Посмотрите на мальчонку: ведь работал человек, трудился!

Озадаченные пассажиры молчали. Старший воззрился на лейтенанта и покраснел:

— Вам смех, товарищ, а нашего брата могут привлечь, если с пассажиром что случится!

— А убьете гадюку, вас, папаша, за другое привлекут, — серьезно сказал ремесленник.

— «Привлекут»… — протянула проводница. — За что это такое привлекут?

— За порчу школьного имущества, вот за что.

Кругом дружно захохотали, потом заспорили. Одни говорили, что в школе все равно не станут держать гадюку; другие утверждали, что держат, но под особым надзором учителя биологии; третьи соглашались со вторым, но считали опасным отдавать гадюку Боре: вдруг он снова выпустит ее в трамвае или в метро!

— Не выпущу я! Вот честное пионерское, не выпущу! — сказал Боря, глядя на взрослых такими глазами, что даже пожилая колхозница умилилась.

— Да не выпустит он! — затянула она жалостливо. — Чай, теперь ученый! Ведь тоже сочувствие надо иметь: другие ребятишки в каникулы бегают да резвятся, а он со своими гадами две недели мытарился.

— Н-да! Так сказать, уважение к чужому труду, — произнес старичок в панаме.

Гражданин в пенсне поднял голову:

— Вы там философствуете… А проводили бы ребенка до дому с его змеей?

— Я? Гм!… Собственно…

Лейтенант махнул рукой:

— Ну ладно! Я провожу… Где живешь?

— На улице Чернышевского живу.

— Провожу. Скажи спасибо! Крюк из-за тебя делаю.

— Ну как, охотники, убили? — спросил кто-то с другого конца вагона.

— Нет. Помиловали, — ответил ремесленник.

Старший сурово обвел глазами «охотников»:

— Дети малые! — Он обернулся к проводнице: — Совок неси. Совок под нее подсунем, а кочережкой прижмем! Неси!

— Дети малые! — повторила, удаляясь, проводница.

Через десять минут гадюка лежала в банке, а банка, на этот раз очень солидно закрытая, стояла на коленях у лейтенанта. Рядом с лейтенантом сидел Боря, молчаливый и сияющий.

До самой Москвы пассажиры вслух вспоминали свои ученические годы, и в вагоне было очень весело.

1947 г.