Владислав Крапивин: Колыбельная для брата. Повесть

Кирилл коротко засмеялся:

- А говоришь, что я дурак! Сам ты дурак. Ты думал, что тебя всю жизнь будут бояться?

Дыба зевнул, наклонил голову, осмотрел Кирилла от ботинок до макушки. Изобразил на лице жалость и сочувствие.

- Хороший ты пацан, - медленно сказал он. - Никогда тебя не трогали, обрати внимание. Но будешь выступать, смотри - маме с папой жаловаться бесполезно. Не помогут.

- Если надо, то помогут, - сказал Кирилл. - Но и без них есть кому с тобой поговорить.

Дыба вдруг резко вскинул руку и затем с улыбочкой пригладил волосы. Это был старый-старый трюк: взять противника на испуг.

Кирилл не дрогнул. По правде говоря, он просто не успел среагировать, но это оказалось к лучшему. Он спокойно стоял и смотрел, как Дыба с глупым видом гладит голову.

- А если бы я был нервный? Мог бы ведь испугаться и врезать, - сказал Кирилл, удивляясь собственному нахальству. - У меня, конечно, весовая категория в два раза меньше, ты вон какой. Но с испугу-то я мог…

Дыба опять заулыбался и… вдруг протянул руку. Это был истинно королевский жест - сдержанный, но исполненный великодушия.

- Кирилл, ты мне нравишься, я таких уважаю. Между нами ничего не было. Давай жить, чтобы друг другу не мешать.

Кирилл посмотрел на его широкую пятерню, украшенную дешевым перстнем. Потом на его. лицо.

- Не забудь насчет Чирка, - сказал он. - Будь здоров.

Он обошел Дыбу и двинулся к проходу в переулок.

- Стой, - негромко произнес Дыба.

Кирилл оглянулся. Лицо Дыбы сейчас было совсем не такое, как несколько секунд назад. Ухмылочка стала кривой и болезненной, будто Дыба неосторожно коснулся языком больного зуба. А глаза смотрели стеклянно, как у куклы. «Наверно, нарочно тренирует такой взгляд», - подумал Кирилл.

- Ну, чего? - спросил он.

Дыба, вильнув поясницей, сделал к нему шаг.

- Я два раза в любви не объясняюсь, - сказал он и сплюнул. - Поимей в виду, крошка: не всегда на улице светло и не везде кругом окна.

Кирилл кивнул:

- Поимею. А ты насчет Чирка все же подумай.

Дыба хмыкнул, повернулся и зашагал прочь, не взглянув больше на Кирилла. Через несколько шагов обернулся и крикнул своей компании:

- В час двадцать у «Экрана». Вовку прихватите, пускай привыкает головастик.

Кирилл пошел своей дорогой. Он понимал, что оглядываться нельзя, хотя могли догнать, ударить сзади. Могли бросить кирпичом. Все могли. И Кирилл шел, ощущая мелкое противное дрожание в мускулах. Но не оглянулся. Оглянуться - значит проиграть. А пока была ничья…

Минут через двадцать он был в доме у Чирка. Постучал в обитую клеенкой дверь. Долго не открывали. В сенях пахло квашеной капустой - видимо, от кадушки в углу. Гудела большая зеленая муха. Это гудение вызывало непонятную досаду и беспокойство. И когда за дверью послышались шаги, Кирилл уже почти знал, что случилось что-то нехорошее.

Открыла дверь низенькая женщина в косынке и очень просторном халате. У нее было усталое и озабоченное лицо. Она не удивилась, увидев Кирилла.

- Здрасте. А Чи… Петя дома? - сбивчиво спросил Кирилл.

Она кивнула. Потом сказала усталым полушепотом:

- Проходи… Заболел Петенька.

«Так и есть», - с тоской подумал Кирилл и вопросительно посмотрел на Петькину маму: «Может, к нему нельзя?»

- Проходи, ничего, - повторила она. - Жар у него. А все спрашивает, не пришел ли мальчик. Ты это?

- Я, - сказал Кирилл и пошел вслед за ней в комнату.

Чирок лежал, укрытый по самый подбородок - так, как вчера укрыл его Кирилл. Лицо у него было темно-розовое, с капельками на лбу. На широкой подушке это лицо, худое, остроносое, казалось совсем маленьким, как у младенца. А глаза были большие. Чирок словно обнял Кирилла этими больными глазищами, облизнул губы и сказал очень тихо:

- А я все думал… придешь или нет…

- Чего зря думать? Я же сказал вчера, - пробормотал Кирилл.

Чирок медленно вздохнул, и его тощенькая грудь приподнялась и опустилась под одеялом. Он не отводил от Кирилла свои очень потемневшие глаза.

- Садись рядом… на табуретку.

- Только недолго, Петенька, - попросила мама. - Тебе поспать надо, а мальчику, наверно, в школу.

Чирок опустил ресницы: «Ладно». Мама вышла.

- Свалился все-таки, - сказал Кирилл со смесью досады, жалости и неловкости.

- Ага, - виновато прошептал Чирок. - Маме не говори про мое ныряние. Она думает, что я случайно простыл… Я все равно недолго пролежу.

Кирилл посмотрел на его горящий лоб, на слипшиеся прядки волос и промолчал.

Чирок тоже молчал.