Анвер Бикчентаев: Прощайте, серебристые дожди...

— Теперь ты знаешь, во что обходится ложь? — почти ласково спросил он.

Азат крепко закрыл глаза, ожидая нового пинка. Но удара почему-то не последовало.

— А ну живей подымайся! Устраивайся с полным удобством.

От полицая всего можно ожидать. Ему ничего не стоит садануть или пнуть ногой. Большим усилием воли Азат заставил себя подняться и сесть за стол.

Одноглазый подвинул к нему чугун. Там ещё оставалось несколько картофелин.

Азат жадно потянулся к чугуну.

— Погоди! — рявкнул Одноглазый. — Картошку получишь после того, как сообщишь, где прячется твой партизанский отряд.

— Не знаю я никаких партизан!

Полицай расхохотался. Он корчился от смеха как сумасшедший: глаза его налились кровью.

— Я обшарил твои карманы, прощупал воротник и шапку. Понимаешь, ничего не нашёл, никакого письма. Где оно у тебя запрятано?

— Какое письмо?

— Вот что, маленький бандит, моё терпение лопнуло. Какое задание тебе дали? Или ты признаешься во всём, или же…

На этот раз даже не потребовался удар. Азат как сидел, так и повалился без сознания. Голод и страшная усталость сделали своё дело.

— Оставь ты его в покое, пёс с ним…

Азату показалось, что голос принадлежал Верзиле. Он доносился откуда-то издали…

Мальчик почувствовал, как его схватили за шиворот и потащили по полу, затем — по ступенькам, по снегу и снова по лестнице…

Что было потом, он не помнит.

Азату снились кошмары. То его преследовали гестаповцы, то какие-то призраки. Он даже во сне хромал на одну ногу и никак не мог уйти от погони.

Потом запершило в горле, перехватило дыхание. И наверно, от этого он проснулся. Казалось, всё вокруг было пропитано запахом керосина.

Азат огляделся. Темно. Ничего не видно. Куда же всё-таки его приволокли и бросили?

Когда рассвело, он понял, что лежит в подвале, потому что слабый свет просачивался сверху.

Он почувствовал, что коченеет на холодном земляном полу, и попытался подняться, но застонал и повалился… Ему почудилось, что кто-то неотступно наблюдает за ним. Мальчик повернул голову и чуть не вскрикнул: из темноты на него уставились немигающие глаза!

«Да ведь это собака!» — с облегчением вздохнул он.

Собака была настроена мирно: не рычала и не лаяла. Просто ей, очевидно, было необыкновенно интересно наблюдать за мальчишкой, без движения лежащим тут. И когда Азат застонал об острой боли, собака тихо заскулила, по-своему проявляя сочувствие.

Азат был благодарен овчарке. Но она, кажется, теряла терпение: гавкнула раз-другой, будто торопя его подняться, будто недовольная его медлительностью. Тявкнула вполголоса, без злости.

Заскрипела и распахнулась дверь. Азат осторожно поднял голову: наверху, на первой ступеньке, широко расставив ноги, стоял Верзила.

— Булка! — окликнул он собаку, — вот тут вся твоя порция — фронтовая и мирная.

Он разговаривал с овчаркой, как с человеком, ласково и дружелюбно. Странно было такое слышать от полицая.

Мальчик почувствовал тяжелый приступ голода, даже голова закружилась. Прошло более суток, как он ничего не ел.

Верзила, очевидно, наблюдал за мальчиком.

— Вставай! — приказал он.

Азат с трудом поднялся и, чтобы не упасть, прислонился к бочке. Вот откуда, оказывается, идет запах керосина!

— Следуй за мной!

Страх вспыхнул в глазах мальчика: сейчас поддаст сапогом или саданёт по затылку, как тот, Одноглазый.

Но нет, полицай вошёл в хату, а за ним — Азат, еле волоча ноги.

Теперь, при дневном свете, мальчик получше разглядел полицейский участок. Посредине комнаты стоял стол без скатерти, заставленный пустыми бутылками, грязными мисками и котелками, в углу — печка и рядом железная койка.

Вдоль стен, направо и налево от двери, протянулись две деревянные скамьи. На противоположной от входа стене висела большая фотография Гитлера, а над койкой — портрет Тараса Шевченко. Мальчика это очень удивило. «Вот два человека, которые никак не могут быть в одной комнате», — подумал он.

За печкой стояла чёрная классная доска.

«Наверно, тут была школа, — сообразил Азат, — и портрет поэта сохранился с тех пор… Просто его забыли снять со стены и выкинуть вместе с партами. Зачем полицаям Тарас Шевченко?..»

— А ну-ка дай посмотреть, бедолага, на что ты годишься? — проговорил Верзила, оседлав один-единственный стул. Наверно, тот самый, на котором еще недавно сидел учитель. — Сперва поешь, а потом — за уборку. Покажи, на что ты способен.