Герцель Новогрудский - Пещера Батикава

— Так… — протянул милиционер. — Стало быть, так и запишем: на участке обнаружены трое, в дальнейшем именуемые «подростки».

Забыв о шланге, старшина сделал шаг к мальчикам. Струя воды ударила по сапогам. Еськин растерялся, будто приплясывая, потоптался в быстро образовавшейся луже и, наконец, глядя то на мальчиков, то на непокорный шланг, сердито крикнул:

— А ну не будем!.. Прекратить безобразие!

Валька нашелся первый. Подскочив к Еськину, он выхватил у него шланг, быстро и умело зажал брезентовый конец клещами, а на клещи накинул скобу. Шум воды прекратился. На полянке наступила тишина.

Милиционер с облегчением переступил через лужу, снял фуражку, вытер лоб и, ни к кому не обращаясь, произнес с угрозой:

— Ну, погоди, попадутся мне спекулянтские души! Воду провели, пацанов эксплуатируют… — Он хотел сказать что-то еще, но промолчал, раскрыл записную книжку, посмотрел на мальчиков. — Фамилия?!

— Чего? — не понял Валька.

— Фамилия, спрашиваю.

— Рябов Валентин.

— А твоя? — Начальственный взгляд устремился на Лешу.

— Брагин Алексей.

— А твоя?

Этот вопрос был обращен к третьему, самому мокрому представителю подозрительной для обследователя троицы.

— Пятитонка, — с трудом выдавил из себя Пятитонка. С него все еще капала вода. Глаза сохраняли круглую форму. Он почему-то очень робел перед человеком в милицейской форме.

— Кличка, — определил Еськин. — А подлинная?

Пятитонка молчал. Струйки влаги сбегали с волос на пухлые, будто подкаченные автомобильным насосом щеки. Он не мог взять в толк, что от него хочет строгий милиционер.

— Граевский Павел, — пришел на помощь Леша.

— Не отрицаешь? — спросил у Пятитонки Еськин.

Пятитонка обреченно мотнул головой. Он ничего не собирался отрицать.

— Так… — Еськин сделал в книжке очередную запись, потом, слегка пригнувшись, посмотрел из-под фуражки на подследственных и заключил: — Фамилии, стало быть, у вас разные. Это как же понимать надо: родственниками владельцу приходитесь, а?

Леша, Валька и Пятитонка молча уставились на старшину.

— Не маленькие, не прикидывайтесь, хозяин участка, спрашиваю, кто?

— Какой хозяин? Наш участок, — твердо ответил Леша.

— Ваш? Вон оно что… — Еськин помусолил карандаш. — И разделали сами?

— Сами.

— И вырастили кукурузу сами?

Леша пожал плечами.

— А чего же!

— Понятно. Полное признание. — Еськин заложил страницу карандашом, закрыл записную книжку. Дело сделано, он узнал все, что хотел, можно закругляться.

Милиционер подтянул гимнастерку, поправил фуражку и не без удивления, как будто в первый раз увидел, смерил мальчиков взглядом.

— Однако ловкачи ребята! — сказал он. — Другие с удочками сидят, ягоды-грибы собирают, футбол-волейбол гоняют, колхозных цыплят-утят растят, а вы, смотрите-ка, с самого малолетства и уже стараетесь насчет этого… — Еськин сделал пальцами движение, будто пересчитывает деньги. — Вон какую кукурузу в стороне выходили. Сильны! Взрослые до того не додумаются, до чего вы додумались. Ай-ай-ай! А ведь не беспрописочные, не шаляй-валяй, родители самостоятельные, все честь по чести.

Мальчики слушали милиционера с каменными лицами. Странный какой-то, о чем он говорит?

Покончив с назиданием, Еськин поравнялся с первым рядком посевов, достал складной нож, раскрыл, склонился над кукурузным стеблем. Намерения его были ясны. Он хотел срезать растение.

Леша кинулся к старшине, как кидается на охотника тигр, спасающий тигренка.

— Нельзя! Не смеете! Вы ничего не знаете!

— Стоять! — грозно приказал Еськин. — За сопротивление властям, Брагин Алексей, знаешь что полагается? И за оскорбление. Как это — «ничего не знаете»? Это что за разговоры!

Леша готов был на все.

— Не знаете! Не знаете! Не знаете! — не помня себя, кричал он. — Этой кукурузе цены нет.

— Цена? — переспросил старшина. — Есть, парень, цена. Цена всему есть. Вот присовокуплю к протоколу вещественное доказательство, в дальнейшем именуемое «кукурузный стебель», и там, где положено, установят цену. Кому что причитается, тот свое получит.

Леша открыл рот, хотел пригрозить Еськину Академией наук, но было поздно. Одно движение сильной рукой, один взмах ножа — и одним растением стало меньше.

Отделенное от корня, превращенное в вещественное доказательство, оно оказалось у старшины. Он вскинул стебель на плечо как винтовку, кивком головы дал понять мальчикам, что разговор закончен, повернулся и пошел по тропинке вниз.