Эрвин Штриттматтер - Тинко

— Она меня погладила, когда к нам заходила. Но я ее не просил об этом.

— Видишь ли, она тебя очень любит. — Наш солдат снова снимает шапку. Ему почему-то жарко. Он вспотел. — Она сказала, что она любит тебя и, так сказать, хочет выйти за меня замуж. Как ты считаешь?

— Это уж как хотите, так и делайте.

— Но ты понимаешь, очень важно…

— А почему это ей надо за тебя замуж выходить, если она меня любит?

— Видишь ли… нам хорошо вместе… она, конечно, так сказать, меня тоже любит… ну, понимаешь, так ведь бывает…

— А я тут при чем?

— Ты нам очень нужен. Вот, к примеру, Стефани. Товарищ Керн сказал, что она хорошо учится. А ты не так хорошо учишься, как она. Это все оттого, что ты находишься в плохом окружении. Так он говорит.

— А он тебе не сказал, что у меня руки все черные от земли? Я в этом не виноват. Мы свеклу копали.

— Нет, он мне об этом ничего не говорил. Понимаешь, Стефани могла бы тогда помогать тебе делать трудные уроки.

— Ты что думаешь, я у девчонки списывать стану?

— Она могла бы тебя кое-чему научить.

— Чему она меня может научить? В куклы играть? Она их себе сделала из еловых шишек и картошки. Подумаешь, это каждый может!

— Тебе Стефани не нравится?

— Не так чтобы очень…

— Она тебе что-нибудь сделала?

— Ничего она мне не сделала. Кукушка она!

— Кукушка? Почему?

— Да вот, придет теперь сюда, яйца будет выбирать из гнезд. На комоде своих глупых кукол расставит. Начнет тут еще своими косищами размахивать. Руки у нее всегда будут чистые, а у меня грязные.

— Это почему же? Разве ты не можешь вымыть руки?

— Это из-за Стефани? И не подумаю.

— Слушай, Тинко, она сюда не переедет. Мы…

— Вы ее там оставите?

— Да мы могли бы… А что, если нам переехать к фрау Клари?

— Я не поеду. Где я там спать лягу? Чулана на чердаке у них нет, и вообще у них ничего нет. Две ложки да три тарелки. Сиди, значит, и дожидайся, покуда все не поедят?..

Так мы толкуем, толкуем с нашим солдатом, но никак столковаться не можем. Он уходит обиженный. Это в мои-то годы да переезжать к чужим людям — нет уж! Потом сиди и жди, как Шепелявая, пока тебе твою долю не выделят.

Так и в мое сердце заползает серый туман.

Вот ведь какие: хотят оторвать меня от мест, где я провел свое детство! Я вспоминаю стихотворение про старика, который качает седой головой и приговаривает:

Новой книжки со стихотворениями учитель Керн мне так и не дал до сих пор. Наверно, книжки со стихотворениями очень дорогие. Что же, он, значит, так и сидит на своих книжках?

Может, мне правда пойти к пионерам? У них теперь Пуговка всем заправляет. Он меня уже два раза звал.

С утра туман совсем густой. Почти не видно груши, которая стоит возле моего окошка. А ботва у свеклы, наверно, холодная, склизкая. Нашим-то сейчас идти свеклу таскать. Хорошо, что мне с утра в школу! После обеда уж не так холодно и сыро. Дедушку тоже туман заел. То он всегда «внучек» да «внучек» или «Тинко», а теперь только «парень» — и все.

— Нечего тебе сегодня в школу ходить, парень! — рычит дедушка. — Пусть очкарик сам свои уроки делает. Свеклу копать надо. Три дня осталось, а там морозы. Бабка вон от ломоты еле ходит — стало быть, теперь уж скоро ударят.

Наш солдат умывается. Вот он перестал мыться и прислушивается. Дедушка, злой-презлой, сплевывает в угол. У него кулаки чешутся. Бабушка притихла и умоляюще глядит на своего Эрнста. Но нашему солдату не до нее.

— Да брось ты свою свеклу! — говорит он. — Какой от нее прок? Только коровам брюхо раздувает. Как вошла, так и вышла.

— Тихо! Слово имеет колхозный поп! — язвит дедушка. — А что ты скотине припас? Пророк российский!

— Вот если бы ты клевер по жнивью посеял да кукурузу засилосовал…

— Если бы да кабы… У нас тут Германия, а не Россия.

— Тут не Германия виновата, а твоя бестолковая башка.

— Не ты здесь хозяин, и нечего тебе распоряжаться. Все!

Дедушка доволен: есть на ком сорвать злобу. Ему ссора — что мне леденец.

— Я сказал, что мальчонка пойдет в школу, и пойдет! — кричит наш солдат и попадает кулаком в таз с водой. Серо-грязная вода брызгает во все стороны. — И дай ему с собой три марки за книжку, которую ты сжег. Я не думаю платить за твои безобразия. У меня нет ни гроша.

— Три марки за такую книжонку? Да я твоему учителю-коммунисту библию пошлю. Там все расписано. Что отца и мать почитать надо. И много еще хорошего. В балансе оно что? В моем доме я никакой крамольной писанины не потерплю! За книжку и гроша не дам.