Эрвин Штриттматтер - Тинко

Спускаются сумерки. Дедушка стоит подле окна, поглядывает на двор и что-то бормочет. Вот он нагибается, чтобы ему лучше было видно, и снова что-то бормочет, но уже громче. На голубей, что ли, засмотрелся, как они дерутся из-за гнезда на ночь?

— Торчишь, как пень перед окном. Гляделки все проглядишь! — сердится бабушка.

Дедушка все еще что-то бурчит себе под нос. Тогда бабушка тоже подходит к окну.

— Глазам своим не верю! Да ты погляди: картошка наша со двора бежит! — Дедушка хватает бабушку за руку и трясет.

А ведь правда! Наш солдат подобрал оставшуюся на гумне картошку; с полмешка у него получилось, завязал его, взвалил на спину и, весь согнувшись, вышел через калитку со двора.

Дедушка сам не свой. Он так стучит кулаком по подоконнику, что стекла дребезжат.

— Я тебе говорил! — кричит он. — Сперва яйца, теперь картошка, а под конец он простыню из-под тебя утащит!

— Кшш! Тихо ты! — Бабушка дергает ругающегося дедушку за рукав, словно расшалившегося ребенка, подмигивает мне и потихоньку оттаскивает деда от окна.

Хочет старик того или нет, но он вынужден сесть на диван: бабушка так таинственно ведет себя, что дедушку начинает разбирать любопытство.

Бабушка рассказывает все, что я ей говорил про нашего солдата и фрау Клари. Дедушкины замшелые брови медленно сдвигаются и так же медленно снова расползаются. Старик откусывает кусок жевательного табака и, покачивая головой, пускается в рассуждения.

Скажите пожалуйста! Оказывается, они ничего против фрау Клари не имеют! А про Стефани дедушка и бабушка и вовсе не говорят. Вот небось удивятся потом! «А где же наш Тинко?» — «Разве его нет здесь?» — «Я его уже два дня и две ночи не видел». — «Где же это мальчик наш? Внучек наш где?» — «Кукушка Стефани выбросила его из гнезда». — «Ах, какой ужас!»

Дедушка с бабушкой подробно обсуждают женитьбу.

— По мне, пусть таскает ей картошку. Все одно ее свиньям выкидывать. Тайком вот, окаянный, зачем?

— А ты разве не видел, как он ее нес? Где же это тайком-то? — спрашивает бабушка и лукаво щурит глаза. — Он ведь мог мешок отнести, когда совсем стемнеет. И мы бы ничего не знали. Ему что важно? Не спрашивать. Понял? Ну, упрямый он. А от кого упрямство? — И старушка быстро проводит маленькой, сухонькой ручкой по дедушкиным волосам.

— Кто это замуж собрался? Ты или фрау Клари? — говорит дедушка и грубо отталкивает бабушкину руку. — В балансе оно что получается? Молодые-то кости не трещат! А она — баба молодая. К тому же на стекольный завод бегает. Стало быть, деньжонки у нас заведутся. Да и в поле работа будет спориться!

Бабушка довольна. Она разглядывает свои сведенные подагрой пальцы. Они трещат.

Я хочу быть летучей мышью. Я бы тогда каждый вечер заглядывал в окошко к старикам Краске. И смотрел бы, как на моем месте сидит Стефани и уплетает яичницу. А меня бы никто не видел ни днем, ни ночью. И пусть все меня тогда ищут, пока не заболеют и не станут грустные-грустные. Только Стефани выйдет вечером во двор, я ей сразу же в волосы вцеплюсь. Прибежит фрау Клари с большими ножницами и — чик-чик! — отрежет Стефани ее косички. Голова у Стефани будет тогда как кочан капусты, изъеденный гусеницами. И в школу она такая пойдет. Это ей в наказанье!

Кто там стучит? «Заходите, заходите!» Дверь медленно открывается. В прошлом году наша дверь часто так открывалась. Кто же тогда заходил к нам на кухню? Это была фрау Клари. И теперь она пришла. Что это? Бабушка мышкой юркнула в комнату, сделала дедушке какие-то знаки, одернула скатерть, пододвинула стул. А дедушка осматривает фрау Клари, как он по воскресеньям после чистки осматривает нашего Дразнилу. Он так и порывается сказать фрау Клари: «Ну что, коза тонконогая?», но спохватывается и говорит только:

— Ну-ну, так это ты, стало быть?

Фрау Клари садится и с удивлением смотрит на суетящуюся бабушку. Дедушка возится со своей табакеркой. На фрау Клари ее цветастое летнее платье. Ноги у нее голые и совсем белые. Ну да, на стекольном заводе, где она работает, солнышко ведь не печет.

— Ты что, Тинко, смотришь на мои ноги? Белые, точно творог, да? — говорит фрау Клари и прячет ноги под стул.

Словно маленькие ласкающиеся котята, ее матерчатые туфельки поглаживают друг дружку. Фрау Клари сейчас совсем как молодая девушка. Все равно я люблю, когда она к нам приходит, хоть дома у нее и сидит эта кукушка Стефани!

— Вы на меня не сердитесь? Я так давно не заходила к вам.

Нет-нет, дедушка и бабушка совсем не сердятся на фрау Клари, ни чуточки.