Петр Карякин - Верный друг

Минька радостно улыбается, поправляет наехавшую на глаза кепку, поддёргивает за лямку штанишки и берёт лук. Согнувшись, то и дело поправляя кепку, он крадётся между деревьями. «Деревья» — это расставленные перед амбаром поленья: толстое сучковатое берёзовое полено — это берёза, сосновое — сосна.

Минька подполз совсем близко к амбару. Привстав на одно колено за «деревом», он накладывает на лук длинную стрелку из ивового прутика с блестящим наконечником. Он тщательно выцеливает «медведя», закрывая то левый, то правый глаз и прикусив кончик языка. Ребята лежат на траве и наблюдают за ним. Федя видит, что Минька замешкался, хмурится и кричит ему:

— Стреляй! Уснул, что ли? Медведь ждать не будет.

Минька сильней натягивает тугую тетиву и разжимает пальцы правой руки. Стрела, «вжикнув», унеслась к цели, но не долетела и уткнулась в землю.

— Э-э! Плохо, — говорит Федя.

Подбежав, он берёт у смущённого Миньки лук.

— Подходить к зверю надо вот так! — Федя, неслышно ступая, крадётся между «деревьями». Быстро вскинув лук, стреляет. Стрела впивается в чёрный кружок на груди «медведя».

— Хорошо! — кричат все ребята. — Прямо в сердце! — И осматривают попадание.

Минька зашёл с другой стороны фанеры, потрогал пальцем кончик высунувшейся стрелы, огорчённо шмыгнул носом, поддёрнул штаны. Сегодня он ни разу не попал в цель. От возбуждения и обиды его круглые щёки разгорелись, словно он долго сидел около огня.

Вслед за Федей стреляют Гриша и Лёнька. У одного стрела воткнулась в брюхо «медведя», у другого — в грудь.

— Неплохо — одобряет их главный охотник.

Минька, повернув кепку козырьком на затылок, чтобы не закрывала глаза, стреляет ещё три раза. Два раза — мимо, один раз попал в лапу.

— Ничего! Хоть в лапу, а всё-таки попал, — говорит вихрастый Лёнька, подбадривая малыша.

Минька доволен, сияет. Как же! Вчера даже в фанеру ни разу не попал, а сегодня вон — прямо в лапу!

Охота окончена. Ребята собирают стрелы, переносят дрова к поленнице.

Наведя полный порядок, они подходят к деду, усаживаются — кто на крыльцо, кто прямо на песок и просят рассказать что-нибудь про охоту.

— Да что рассказать, — говорит дед, зевая, и выбивает трубку о резные перила. — Вот, разве про то, что опасно ранить медведя. Я за вами наблюдал — Минька попал в лапу. Стало быть, ранил. А если ранил, то надо непременно добивать, потому что раненый зверь опасен. Так и прёт прямо на охотника и подминает под себя. А у него ведь сила медвежья. Охотиться же нужно всем вместе. А то у вас Минька стреляет, а вы разлеглись. Это не дело. Надо помогать друг другу.

Дед снова набивает трубку и, раскурив её, продолжает:

— Был у меня такой случай. Лет сорок пять назад. Состоял я в батраках тогда у местного купца Патрикеева. Патрикеев этот скупал у охотников по дешёвке пушнину и увозил в город. Там продавал дороже. Из города привозил порох, дробь и все охотничьи припасы. И опять продавал охотникам дороже, чем сам покупал. Страшно разбогател на этом. А у меня батька в ту пору умер. Осталась мать да три сестрёнки. Всем надо есть, всех надо обуть, одеть, а я — самый старший. Вот, думаю, поработаю на купца, скоплю денег и куплю ружьё. Буду охотиться. Ну, было мне годов двадцать с небольшим. Сила была, и ворочал я, как лошадь. Прошёл год, а заработок мой кот наплакал. Только семье кое-как на хлеб. Вижу, прирабатывать надо, а то никогда ружья не купишь. Стал я по праздникам в лес бегать, ловушки, капканы на зверьков ставить. То зайца поймаю, то белку. Шкурки коплю. Думаю, после продам Патрикееву.

Однажды наткнулся я на берлогу. Снежок выпал и «босоногий мужик» в берлогу залёг. Стал я думать, как его взять? Да как-то проговорился. Узнал Патрикеев про мою находку и решил сам поднять зверя. А мне пообещал рубль серебром, чтобы я показал, где зверь лежит.

Дед опять выбил трубку, засунул её в карман, подвигал лохматыми бровями и продолжал:

— Значит, собрался Патрикеев на охоту, взял своего сына. А сын, хотя и здоровенный дылда был, но с заскоком, как говорится, — покрутил дед узловатым пальцем около виска. — Вот и говорит мне хозяин: «Веди, Микишка, заработаешь. Одному тебе всё равно не осилить зверя». Ну, делать было нечего, пришлось вести.

Федя вставил:

— А ты бы не вёл, дедушка.

— Да как же не поведёшь? — горько усмехнулся дед, — хозяин мог с работы выгнать. Да… Вот, значит, встали мы утром на лыжи и к обеду подошли к берлоге. У хозяина с сыном ружья, у меня рогатина. Оно, конечно, нужно было народ собрать, чтобы легче взять зверя, да всё жадность купеческая, одному добычей завладеть надо. А я из-за этого чуть жизни не решился.