Ахто Леви - Такой смешной король! Повесть третья - Капкан

Действительно, Короля уже сам арест Алфреда потряс, особенно то, что сделали это Векшель с Лыхе. Если бы еще он видел, как бьют… Правда, Алфред ударил Хелли по лицу однажды, когда целовался с Земляничкой в саду, и Король тогда сильно страдал, но все же видеть, как бьют Алфреда!.. который так обвораживающе играет на аккордеоне и умеет создавать изумительно красивую мебель, который своими руками сделал грузовик, — видеть, как длинный и худой, словно скелет, человек избивает Алфреда… кулаком в лицо! Он бы не выдержал такого, умер бы.

Алфред же не считал, что ему плохо, он был уверен — ему будет плохо. Бьют? Наверное, радовались бы люди, найденные в замке, если бы их лишь избивали… А Сесси? Вполне заслужила порку и была бы довольна, что так отделалась.

Когда русские офицеры заглядывали в комнату, где допрашивали Алфреда «честные друзья товарища Сталина», те переставали бить его и вежливо с ним беседовали. Можно подумать, что русские не знали принципа такой «вежливости»… Тем более что вопросов ему никаких не задавали, просто внушали, что с ним не намерены шутить. Вопросы же задавались главным образом тогда, когда допрашивали с помощью переводчика…

Так что с переводчиком лучше, чем без…

И Алфред охотно и обстоятельно рассказывал: как был столяром, как делал мебель русскому капитану «Чуть-Чуть», про Хелли Мартенс; рассказывал, естественно, про Короля и мать. По мере продолжения повествования он увидел свою жизнь со стороны и стал осознавать, что ничего преступного в ней нет, жил, как многие, — старался выжить. Кто же имеет право решать: должен он жить на свете или нет? Даже в том, что собственную семью развалил, он не видел преступления, а объяснял случившееся своей неопытностью в некоторых тонкостях жизни: разве он женился на Хелли Мартенс, чтобы потом сделать ее несчастной? Правда, пришла мысль, что в чем-то он, наверное, не жил по Правде с большой буквы, вот если бы начать все сначала, он во многом жил бы иначе и поступал бы по-другому, а на Хелли Мартенс, скорее всего, и не женился вовсе; вообще бы не женился так рано, когда человек еще не в состоянии понять самого себя и не способен осмыслить ответственность такого шага; все-таки в двадцать пять лет ты больше разбираешься в половой жизни, чем в любви.

Алфреда повели в так называемую тюрьму, что рядом с детскими яслями, появившимися здесь недавно… Такого учреждения — детские ясли — на Острове не знали на протяжении всей его истории.

Во дворе старого склада… теперь тюрьмы — полно хлама: ящики, доски, автопокрышки, битый кирпич. Дежурный, молодой паренек в милицейской форме, открыл дверь, и Алфред шагнул туда, куда раньше ему доводилось провожать других.

В длинном помещении с нарами по всей стене расхаживал высокий худой человек с серыми злыми глазами на вполне интеллигентном лице. Он вопрошающе уставился на вошедшего. Алфред поздоровался и уселся на нары. Итак — он в тюрьме?

— За что тебя? — спросил человек со злыми глазами.

— Самооборона, — ответил Алфред коротко.

— Ясно, — также среагировал злоглазый и продолжал шагать по камере. Некоторое время спустя опять спросил: — Женат?

— Да.

— Дети?

— Есть, — ответил Алфред.

— Жаль, — сказал злоглазый мрачно.

— Конечно, — согласился Алфред.

— Расстреляют, — заключил злоглазый и пустился бегать по камере. Алфред ничего не сказал. Что скажешь? Он и сам не сомневался в таком исходе. Найдут место где-нибудь, даже если не в замке.

— Били? Глаз-то…

Он остановился перед Алфредом, изучая его лицо. Алфред промолчал. Ну не кретин ли? Видит, что человек пришел с улицы насквозь мокрый и спрашивает: «А что, дождь идет?» Можно подумать, что человек сам себя облил из ведра… Не станет же Алфред сам себе морду разбивать.

— Пока здесь содержат, — размышлял злоглазый вслух, — еще куда ни шло. Здесь еще ничего. А уведут куда-нибудь…

То и дело он вскакивал на нары, бегал по ним, благо потолок высоко, подходил к окну, изучал решетки, бил по стенке кулаками и цедил сквозь зубы:

— Должен же… Должен же, черт возьми, найтись какой-нибудь выход! Ну, сволочи! Ну, красноперые петухи! Дай только отсюда выбраться!

Алфред ни о чем его не расспрашивал. Зачем? Какое ему дело, и станет ли легче лично ему, если он узнает, за что этого сюда запрятали? Злоглазый представился сам:

— Рууди, — сказал он. — Рудольф, — и посмотрел на Алфреда злобным взглядом.

Алфред назвался. Вот и познакомились. Алфред не сказал бы, что Рууди внушал к себе симпатию: очень зло ругался, цинично. Алфред ненавидел цинизм. И попусту ругаться тоже не любил. Да и кто гарантирует, что он действительно Рудольф?