Рахмат Файзи - Его величество Человек

Махкам-ака оторопело уставился на Колю. На лбу у него выступили капельки холодного пота. Медсестра, заметив, как сразу участился пульс у кузнеца, испугалась, подняла голову.

—Пишет он, куда ранили?

—В ногу. Шлет всем привет и просит быстрее ответить ему.

—Слышала, доченька? От сына письмо пришло. Жив он! Эй, друзья!

В шуме и громе, которые стояли в мастерской, никто не расслышал слабого голоса Махкама-ака. Лишь Сали-ата, случайно заметив, как тот шевелит губами, подошел поближе.

—Приятная новость, дорогой.

Сали-ата громко свистнул. В один миг стук умолк. Все окружили Махкама-ака, стали поздравлять его. Махкам-ака расстелил платок и поставил на него чашку с обедом.

—Ну, прошу, подходите, угощайтесь.

—И вы хотите отделаться этим? — смеялись кузнецы.

—Давайте раскошеливайтесь. Завтра среда, не забудьте сходить на базар. Если барана не будет, мы согласны на козу.

—Заколю барана! — обещал Махкам-ака, сияя от счастья.— Вот Коля молодец! Какую весть принес!

Смех, радость, шутки все еще не кончились, когда в дверь вошел паренек Колиных лет. Он поздоровался и начал перебирать пачку бумаг, зажатую в руке.

—Хамидов! — прочитал он вслух и взглянул на кузнецов.

Вытерев руки фартуком, Хамидов взял бумажку.

—Ахмедов!

Очередь дошла и до Махкама-ака. Ему тоже вручили маленький белый листочек, знакомый в военное время всем,— повестку о явке в военкомат.

В повестке предписывалось явиться с вещами в военкомат на другой день в одиннадцать утра.

Веселый разговор прервался, все разошлись по местам, но никто сразу не взялся за работу. Кузнецы уже привыкли, что их ряды постоянно редеют: одни уходили на фронт, других переводили на военные предприятия. Однако сейчас все разволновались, всех заботила судьба семьи Махкама-ака.

—Ни больше ни меньше — тринадцать душ! Что с ними делать? — встревоженно повторял Сали-уста.

—Ты уже не маленький, сынок. Крепись,— стоя у дверей кузницы, говорил Коле Махкам-ака.— Останешься главой семьи, старшим. Будет трудно, но что делать? Авось вернется и Батырджан-ака... Ну, иди, наверное, мать уже беспокоится. А может, пока ничего не говорить ей?

—Придете домой, сами скажете,— согласился Коля.

—Хорошо, скажу ей осторожно, не сразу. Иди, сынок...— Махкам-ака провожал Колю взглядом, пока тот не перешел на другую сторону улицы. «Хорошо, что он у меня есть. Уже большой, понятливый».

Это был действительно необычный день. Пожалуй, второго дня, до такой степени насыщенного событиями, еще не было в жизни Ахмедовых.

—Ойи, можно я покрашу брови усьмой? [64] Усьма — растение, содержащее красящее вещество, употребляемое для окрашивания бровей и ресниц. — ласкалась к матери Леся.

—И я тоже хочу,— присоединилась к Лесе Галя.

—Рано еще тебе, пучугим [65] Пучугим — моя курносая. .— Мехриниса обняла Лесю.

—Не говорите так.— Девочка обиженно взглянула на мать.

—А как сказать? Ну, кичигим [66] Кичигим — моя малышка. .

—Скажите ей лучше «кучугим» [67] Кучугим — мой щенок. ,— вмешалась Галя.

—Ты сама щенок, поняла? — Леся бросила на Галю сердитый взгляд.

Галя высунула язык и убежала. Во дворе опять стало шумно. Мехриниса улыбалась, глядя на детей. В руках она вертела рваную рубашку Остапа, прикидывая, куда лучше поставить заплатки.

«Что-то долго Коли нет,— с беспокойством подумала Мехриниса, посматривая на калитку.— Наверное, о письме Батыра разговаривают... Напрасно я не дала письмо... Нет, хорошо сделала. Иначе муж и сегодня остался бы на вторую смену. К вечеру он вернется домой, скажу ему: «Хорманг, отец, с вас подарок за приятную весть». Интересно, что он ответит на это?..»

Ляна, уложив Марику спать, села за уроки. Раскрыла тетрадь, учебник, но вдруг с острой тоской вспомнила родную мать. В последние дни Ляна часто приставала к Мехринисе с просьбой узнать, как чувствует себя ее мама. У Мехринисы от этих просьб больно щемило сердце. Ляна стала грустной, задумчивой. Мехриниса замечала, что девочка иногда плачет, прячась где-нибудь в уголке дома или двора. Мехриниса обычно старалась в эти минуты занять чем-нибудь Ляну, а потом решила сказать ей горькую правду.

—Почему вы не сказали сразу? Зачем обманывали меня? — Ляна зарыдала навзрыд.— Я должна была в последний раз посмотреть на мою мамочку. Неужели вы этого не понимаете?

—Прости, доченька! Другого выхода у меня не было.

В калитку вошел Коля. Он старался держаться спокойно и весело, но вид у него был удрученный. Увидев, как плачут мать и Ляна, Коля подумал: «Неужели узнала? От кого же?» Он тихонько прошел на айван, положил узелок возле столба, но сейчас никто на него не обратил внимания.