Иван Васильев - Алые пилотки

Мы остыли. Ясно, что патруль драться не имеет права. Так пешком и пошли на колесниковское поле. Дорога там проложена такая, что мы вчетвером в одну шеренгу по ней шли. Люди, которые её наездили, ей-богу, без царя в голове. Ведь хлеб же! А им нипочём.

Что делать? Остановились на дороге посреди поля и чешем затылки.

— Надо четыре столба, — сказал я. — Вкопаем с обеих сторон и напишем: ездить нельзя.

Маша Петухова повела нас к своему дому, показала на сваленные на придворке дрова — выбирайте. Мы с Башкиным выбрали четыре берёзовых кругляша, отпилили какой надо длины, взвалили на плечи и понесли. Пока по второму разу ходили, девчонки ямки выдолбили. Трудимся в поте лица, вдруг машина катит. Красная, но только не «Москвич», а «Жигули» (Маша перепутала). За рулём знакомый кудлатик. Видит, дорога перегорожена, вильнул в сторону, объехал по ячменю и покатил дальше. На нас даже не чихнул. Мы, как те берёзовые столбы, стоим на дороге — ни слова сказать, ни рукой пошевелить: онемели от такого нахальства.

Башкин опомнился и говорит:

— Ребята, война объявлена! Надо ответить ударом на удар.

— Молчи ты, вояка, — осадил я Тольку. — Горячий больно…

Мы вернулись домой и стали снимать с велосипедов проколотые камеры. Настроение у меня было ужасное. Почему люди такие? Мы же ничего плохого не сделали. Особенно этот кудлатый Вадим. Вы даже представить не можете, какой я был злой на этого типа. Наверно, моя злость и была причиной тому, что я согласился с Башкиным. Он предложил заминировать дорогу.

— Женька, — сказал он, — у тебя с Телегиным дружба, иди в мастерскую и проси камеры завулканизировать. А я пойду делать мины. Ночью на дороге поставим.

У меня не хватило соображения спросить, какие такие мины он задумал. Я повесил на плечо камеры и пошёл в мастерскую. Был уже вечер. На машинном дворе Телегин давал трактористам наряд на завтра: кому клевер силосовать, кому — картошку окучивать, кому — на техуход становиться.

— Ты чего, орёл, камерами, как баранками, увешан?

Это спросил у меня Витька Петухов, колесниковский тракторист, Машин брат. Он ещё недавно в школу ходил, потом училище механизаторов кончил. Я ему ответил, что нас беда постигла, пришёл камеры вулканизировать. Он у меня про всё выспросил и кричит Телегину:

— Николай Алексеевич, это же безобразие! Смотри, чего нашим помощникам устроили.

Телегин и другие трактористы стали спрашивать, чего такого нам устроили. Я рассказал как было: и про палатки на пастбище, и про пацанов, которые велосипеды прокололи, и про кудлатика на «Жигулях». Витька Петухов говорит бригадиру:

— Николай Алексеевич, разреши инициативу проявить? Я то поле ячменём засевал, оно на моей совести.

— Не разрешаю, — строго сказал Телегин. — Тебя на хулиганство тянет.

— Ну-у, — затянул Витька, — какое это хулиганство? Поставлю утречком у палаток трактор и дам прогазовочку. Один сеанс выдержат, со второго сбегут.

— Посмей у меня! — ещё строже сказал Телегин. — Тут надо другие меры принимать. Сам займусь. Кто у нас сегодня на техуходе? Заклейте им камеры.

С таким человеком, как Телегин, горы можно своротить. Сказано — сделано. Через двадцать минут камеры были готовы.

Я вернулся в Кузьминки и пошёл к Башкину. Он показал четыре коротенькие доски с большими гвоздями. Это и были мины, а проще сказать ежи, которые мы должны были заложить на дороге. И мы заложили. Ночью. Прямо в колею. Воевать так воевать!

Утром я не поехал собирать молоко, рассудил, что хлеб дороже. Чуть свет мы с Башкиным отправились на колесниковское поле и залегли в засаду.

Утро выдалось как по заказу: тёплое и такое тихое, что слышно было, как переговаривались на Волге рыболовы. Мы лежали на траве и от нечего делать щекотали друг дружку травинками. Потом нам это занятие надоело, стали гадать на ромашках: поедет или не поедет сегодня кудлатый Вадим. У меня выходило «поедет», а у Башкина — «не поедет».

— Он парным молоком отпивается. К дойке обязательно поедет.

Только я так проговорил, слышим: мотор заурчал. Выруливает кудлатый, сейчас в гору начнёт подыматься. Башкин стал дурачиться:

— Эх, пропадай моя телега, все четыре колеса!

Мне отчего-то стало жалко машины. Такие гвоздищи насмерть пропорят резину. А машина-то, если разобраться, ни при чем. На заводе делали, старались…

— Не высовывайся, балда! — зашипел Башкин. — Заметит — поминай как звали.

Тольку охватил азарт. Он даже ухом к земле припал, будто в самом деле слушал, как вот-вот взорвётся мина. А я стал какой-то безразличный. Злость моя пропала. Будто не кололи нам вчера велосипеды, будто не по хлебу едет сейчас кудлатый… Даже рассердился на себя: вот размазня! Но всё равно не помогало. Перед глазами стояла красивая машина…