Кира Михайловская - Неутомимый Морошкин

— Как! — с отчаянием воскликнул Морошкин. — Ты опять?

— А про что ты говорил, мы не делали. Не купали, не кормили варениками, не прыскали одеколоном.

— На прогулку! — сказала Валентина Ивановна. — Одевайтесь!

В парке ярко светило солнце. Кусты и деревья были ярко-зелёными, дорожки — жёлтыми, а небо — голубым. Морошкин посмотрел вокруг.

В этом парке могло случиться любое чудо. Например, солнце могло упасть на землю или мог появиться Гоблин. Вдруг, освободившись от пелёнок, он сбежал от Насти?

И правда, в конце аллеи мелькнул чёрный клубок и исчез за деревьями.

— Гоблин! — крикнул Морошкин и бросился следом за ним.

Но Гоблин даже не оглянулся. Он бежал по тротуару быстро и ровно, высунув кончик красного арбузного языка. Вот Гоблин добежал до перехода через улицу и смешался с толпой.

— Гоблин, — кричал Морошкин, — остановись на минутку!

Но Гоблин не замедлял хода.

— Гоблин! Никогда больше не отдам тебя никому!

Гоблин собирался нырнуть в подворотню.

— Гоблин! — крикнул Морошкин. — Мама разрешила тебе остаться.

«Нет!» — крикнул Гоблин, пересек площадь и скрылся.

Гоблин покинул Морошкина. Ему надоело жить то у Яшки, то у Бори, то у Насти. И он ведь прав. Кому бы это не надоело.

Морошкин заболел. Всё плавало вокруг Морошкина. Проплывал стол, и скатерть его вздымалась, как парус. Проплывала бабушка. Она подплывала к окну, огибала стол и выплывала на кухню. Из кухни она приплывала не одна. Рядом с ней плыл чайник. Звякала ложечка, и слышалось бульканье воды.

— Выпей, соколик мой! Тебе пить надо больше.

Морошкин сбрасывал одеяло. Одеяло колыхалось, плавало по комнате. Позвякивала ложка в стакане. Бабушка укрывала Морошкина.

— Раскрываться нельзя. У тебя температура!

…Однажды бабушка перестала плавать. Она прошлась по комнате, открыла буфет и достала пузырёк с лекарством.

— Бабушка, — сказал Морошкин, — ты вылечилась?

— От чего, соколик мой? — спросила бабушка.

— От стихов.

Бабушка махнула рукой.

— Вылечилась, давно вылечилась. А теперь тебе надо лечиться.

— А мне от чего?

— От болезни, — сказала бабушка.

— Бабушка, — попросил Морошкин, — почитай мне книжку.

— Господь с тобой! — ужаснулась бабушка. — Ты больной совсем, тебе тихо лежать надо, а не книжки слушать.

— Бабушка, а куда Гоблин убежал?

Бабушка остановилась, посмотрела на Морошкина внимательно и сказала сладким, елейным голосом:

— Лежи, моё золотко, ни об чём не думай. Вот что бывает-то, если с ранних-то лет да обо всём задумываться.

— Бабушка, где же он, Гоблин?

— Баобаб, что ли? — спросила бабушка.

— Гоблин, Гоблин, Гоблин, — упрямо повторял Морошкин.

— Тебе моей болезни мало, всё начинается сначала, — сказала бабушка и села.

— Бабушка, — сказал Морошкин. — Ведь это стихи.

— На свете хуже не бывает. Опять стихи одолевают.

— И это тоже стихи, — обрадовался Морошкин.

Он уже знал, что бабушкина болезнь нетяжёлая и от неё можно вылечиться.

— Стихами говорю опять, пойду-ка лягу я в кровать.

Раздался звонок.

— Пойду открою дверь сперва. Ох, разболелась голова.

— Эй, Морошкин, ты выздоровел? — закричал из передней Яшка. — А я тебя навещать пришёл.

Яшка вошёл в комнату и уставился на Морошкина.

— Что-то я тебя, Морошкин, не узнаю. Какой-то ты стал маленький.

«Вещи, как и люди, могут становиться то большими, то маленькими», — вспомнил Морошкин слова Прохожего Доктора.

— Хочешь, — спросил Морошкин Яшку, — я тебе стихотворение прочитаю?

— Не хочу, — сказал Яшка.

Но Морошкин всё равно прочитал:

— С.

И подумал: «С тобой, Гоблин, С радостью, С надеждой».

Снова зазвонил звонок.

— Надо открыть, — сказал Морошкин.

Он поднялся, надел тапочки и вышел в коридор. В коридоре он остановился. В углу около вешалки стоял блестящий круглый табурет, точно такой, как у Бори. Он был новенький и от него пахло лаком. Так вот почему стучал молотком папа последнее время. Морошкин покрутил табурет, и он полез вверх. Морошкин потащил табурет в комнату.