Владимир Беляев - Город у моря

– Ну и что же! – сказал я медленно. – Всякие чугуны бывают. Вязкие, например…

– Ты хотел сказать – ковкие? Не так ли? – заметно оживляясь, поправил меня директор.

– Ковкие!

– А как получить ковкий чугун?

– Надо… к обычному, серому чугуну добавить железа побольше… ну, стали малость…

– Стали? Позволь, но тогда же, наоборот, литье крошиться будет? Сталь, она, как известно, хрупкость дает.

– А надо сперва отлить деталь, а потом отжечь ее в руде специальной… В марганцовистой руде, кажется, – сказал я, припоминая рассказы нашего инструктора Козакевича.

– Ах, отжечь! – еще больше оживился директор, и на лице его заиграла радостная улыбка. – Тут-то она и зарыта, собака! Я, брат, с этим отжигом второй год вожусь, считай, с той поры, как меня рабочая масса красным директором выдвинула. У англичан-то мы после революции этот завод отобрали, а они, удирая с белыми, все производственные секреты с собой увезли. Думали, пропадем мы без их помощи. А мы маракуем помаленьку сами, что к чему. Вот докапываемся сейчас до секретов отжига с научной, так сказать, точки зрения, чтобы не вести литейное дело на глазок. Я хочу и добьюсь того, чтобы у меня на заводе чугун был такой же ковкий, как железо. Понимаешь? Чтобы, если крестьянин станет нашей жаткой пшеницу жать и наедет случайно на камень, ничего с ней плохого не случилось. Чтобы зубья не посыпались! А зубья эти, брат, – великая штука. Они ножи от всякой пакости предохраняют. Понимаешь? И вот хочу я, чтобы украинский селянин благодарил нас за наши жатки! Мало болтать о смычке города с селом. Смычка, она в таких вот зубьях тоже заключена! – И директор погладил ржавую деталь, как живого котенка. – Ну-с, а тебя, молодой человек, чему учили? – спросил он, переводя взгляд на Сашку Бобыря.

– По слесарной части пятый разряд дали, но я больше всего люблю моторы разбирать… – сказал Сашка.

– Даже моторы разбираешь? Вот герой! Ну, а кто же после тебя их собирать будет? – И директор, хитро посмеиваясь, глянул на Бобыря.

– А я сам и соберу, коли надо. Какой смотря мотор. Если, скажем, от мотоциклетки типа «Самбим» – очень даже просто, – не удержался Саша, чтобы не похвастаться перед директором завода.

– Придется, значит, тебя в РИС направить, – решил директор.

– В какой такой «рис»? – Голос Сашки заметно дрогнул.

– Цех у нас так называется: ремонтно-инструментально-силовой. А для удобства произношения: РИС. Этот цех все другие мастерские обслуживает.

Проглядывая еще раз наши путевки, директор сказал:

– Итак, молодые люди, правдами или неправдами, а все же на завод я вас приму. Почему, вы спросите меня, такое одолжение? Да потому, что в нашей стране и здесь есть еще безработица. Людей много, а заводов пока мало. Но верю твердо: явление это временное. Очень скоро мы и от безработицы избавимся, заводы новые выстроим, и, возможно, никто и не поверит, что была когда-то при Советской власти безработица. Но сейчас она есть… Так вот: сегодня прогуляйтесь в цехи, оформитесь, а завтра, по гудку, прошу пожаловать к мастерам. Будь вы здешние – я бы послал вас в очередь, на биржу. Однако приходится, повторяю, делать исключение. Но работать честно, на совесть! Понятно? Не прогуливать и не опаздывать! Наш завод – советский. Понятно? Английского капиталиста Джона Гриевза мы в Лондон выгнали и в свои руки дело его, нашим горбом нажитое, взяли. Для своей же пользы мы должны хозяйничать и беречь завод. Таких рабочих, которые по-хозяйски относятся к своему заводу, у нас ценят и уважают… Комсомольцы среди вас есть?

– Мы все комсомольцы, – поспешно сказал Бобырь. – А Василь у нас даже членом бюро был!

– Тем лучше! – обрадовался директор. – Комсомолята нам крепко помогают. Когда оформитесь в цехах, сходите в ОЗК к Головацкому, станьте на учет и начинайте новую жизнь!

Хозяйка выдала нам три длинных холщовых мешка. Вдвоем с Маремухой мы набили их колючим, пересохшим сеном и, зашив дратвой, прислонили матрацы к сарайчику, в котором блеяла коза, ожидая того часа, когда наконец ее станут доить.

Пол в нашей комнате Агния Трофимовна хотела вымыть сама, но мы, приученные к этому делу еще в общежитии, решили обойтись без ее помощи. Маремуха таскал наверх в цинковом ведре холодную жесткую воду из маленького колодца, вырытого во дворе, а я, разувшись и подкатав штаны, драил мокрой тряпкой рассохшиеся доски. Потом вымыл окошко. Как только стекло было протерто, в комнате сразу посветлело, и радостней стало на душе от полной чистоты вокруг.