Святослав - Одиннадцать восьминогих

У отца на спине был шрам. Розовый шрам, под которым сидело раздробленное и повёрнутое набок ребро. «Севастополь!» — говорил отец. «Он еле ходил!» — объясняла мать. Она познакомилась с отцом в госпитале.

У Зойки отец умер рано. В первый год войны он попал в плен. В фашистском лагере его били колючей проволокой. С тех пор до самой смерти отец болел. «Он был бы сейчас совсем молодой», — говорила Зойка. В рассказах матери отец всегда был молод…

В защиту Кубы провели сбор.

Лидия Гавриловна сказала, что только отличной учёбой седьмой «а» может помочь далёкому острову.

Толик рассказал про Николая Ивановича и про восставших солдат, расстрелянных на галечном пляже. Он говорил полчаса.

Степан сказал, что обещает вместе с Мергеряном составить для машины программу умножения на число «пи»…

— Так какая всё-таки у вас была повестка? — спросила Пима после сбора Зинаида Фёдоровна.

— Против войны, — подумав, ответил Пим.

Слободские сражались зло. Два края, перебрасывая друг другу мяч, рвались к воротам. Вратарём был Толик. Один раз его уже сбили.

В траве за его воротами стоял будильник.

Восьминогие играли всемером.

Шёл второй тайм.

Прямо по центру бежал Пеца. Он был в старых, но зато настоящих бутсах; Толик выбежал вперёд. Пеца обвёл его. Мяч, подпрыгивая на кочках, катился в пустые ворота.

Пим бежал наперерез. Он не успевал дотянуться ногой до мяча. Закрыв глаза, он бросился на мяч и прижал его руками к земле.

На поле стоял крик. Радостно вопили слободские. Толик кричал: «Не было руки!»

Рука была. Мяч установили в одиннадцати шагах от. ворот.

Бил Пеца.

Он разбежался. Удар! Шип задел землю, тресь! — отскочила подошва, мяч не торопясь покатился к Толику.

— Нету!

ВОСЬМИНОГИЕ, ВПЕРЁД!

До конца матча оставалось две минуты. Пим подхватил мяч и помчался с ним к штрафной площадке противника. Справа от него несся Степан. Сзади, отдуваясь, трусил Теляков. Пим Паснул вправо. Степан пригнулся и изо всех сил пустил мяч вдоль ворот. Мяч попал в голову Телякову— бац! — и влетел в ворота.

Гол!!

Телевизор охнул и сел. Из глаз его текли слёзы. Восьминогие бросились обнимать его. Не успели мяч донести до центра, как из травы заливисто грянул будильник.

Матч закончился. Один-ноль.

— Эй! — крикнул Толик. Сбившись в кучу, слободские уже покидали поле. — Как зовут вашу команду? Даём телеграмму в Москву.

— «Слобода», — сказал Рафик, счастливо улыбаясь.

От кучки слободских отделился Пеца и, хромая, пошёл прямо на Пима. Теляков на всякий случай отбежал в сторону.

— Знаешь что, — сказал Пеца и поморщился, — давай одной командой играть, а?

— Конечно! — Пим радостно засмеялся. — Конечно, одной! У вас сколько человек?

— Четыре. Остальные не хотят.

К вечеру холодало. Закапал и перестал дождь,

— Нам как раз четверых не хватает, — сказал Пим. — Будем тренироваться всю зиму, а весной подадим заявку. На кубок дворовых команд. Идёт?

Он повернулся к восьминогим. Те стояли молча.

— Забыл? Батя весной уезжает. В совхоз. А я в Симферополь, в интернат, — сказал Степан. — Виктор Петрович устроил. Он в Облоно раз пять ездил. Хороший интернат — для математиков.

Рафик вздохнул.

— И я уезжаю, Пим, — сказал он. — В Ереван, к дедушке. Очень он нас зовёт.

Руденки переглянулись.

— Мы тоже не будем, — сказал Костя. — У нас теперь шахматы три раза в неделю. И английский. Нам и так сегодня от мамы влетит.

Толик и Теляков вопросительно посмотрели на Пима. Пим грустно кивнул.

— Ну ладно. Раз никто не может… Кончился наш футбол. Пошли? — предложил он,

— Пошли!

Море было настороженное. И тихое. ^ Багровое солнце медленно опускалось за горизонт. Багровый диск, надвое пере резанный тонкой облачной полосой.

Берег чернел. Длинные тени тянулись от корсопесских утёсов в степь.

На берегу у колокола стояли Виктор Петрович и Лидия Гавриловна.

Они стояли молча. Тесно, рядом, плечами касаясь друг друга.

Они смотрели на море.

Далеко за горизонтом проходила гроза. Ома шла не торопясь, погромыхивая, тускло светя зарницами.

— Как взрывы… — не то спрашивая, не то объясняя сказала Лидия Гавриловна.