Наталия Лойко - Женька-Наоборот

— Сюрпризик? Эх ты, баловень, эгоист! Жизни не знаешь. Вообразил, что всем так хорошо, как тебе. Знал бы, что значит, когда тебя воспитывают чужие… Сам бы хлебнул, будь у тебя не родной дед…

Выкрикнув все это, Таня прикусила язык: дед дедом, а родители-то погибли в войну… Зато дед какой замечательный! Алешка живет с ним душа в душу. Даже сейчас они одинаково растерялись от Таниных слов. Алеша отвернулся к окну, уши красные-красные. Подобного же цвета бритый затылок деда. Подумаешь, что она такого сказала?

Николай Николаевич в замешательстве отошел к полке с книгами, тянущейся до потолка. Рядом с полкой висел небольшой, сделанный тушью набросок. Памятник архитектуры. Дом имени Ильича… Отчетливо ли Алеша помнит то далекое лето? Понимает ли он, что раньше они с дедом были чужими? Вопрос не из легких. Они его до сих пор не коснулись ни разу. Что же мальчик ответит Тане?

Алеша выкрикнул всего одно слово:

— Дура! — и резко махнул рукой.

Таня поняла его жест, как приказание немедленно встать с кресла, но никак не могла подняться. Опять «дура»? И на этот раз совершенно всерьез? Сам пунцовый, словно его ошпарили. Похоже, сейчас выставит из квартиры. Ах так! Таня одним прыжком оказалась в передней. Сушка, скатившаяся с колеи, очутилась там же, а Алеша, ринувшийся за Таней, эту сушку с хрустом раздавил каблуком. Даже в этом Таня усмотрела обиду.

Остальное свершилось молниеносно.

— Д-дура, — снова сказал Алеша, начавший вдруг заикаться. — Предупрежд-даю, ес-сли ты еще раз при м-моем деде, — он сделал упор на слове «моем», — скажешь такое…

Таня хотела выяснить, что в ее словах смутило Рязанцевых. Но, глянув в бешеные глаза Алеши, схватила жакет. Так дернула вешалку, что две большие белые панамы удивленно качнулись.

— Куда ты? — опомнился вдруг Алеша. — Я просто вызвал тебя в переднюю, чтоб объяснить… Я хотел не при нем…

Но Тани и след простыл.

С холщовым мешком, полным всяческого добра, Женя Перчихин поднимался по лестнице. Где тут квартира помер семнадцать? Он бодро насвистывал марш, впервые услышанный на теплоходе, в исполнении баяниста Пети Корытина.

— Трам-та-та-там!

Если взглянуть на Женю со стороны, никак не скажешь, что его раздирают сомнения. А они его раздирают. В самом деле, придешь к этим «пытливым» башкам — вообразят, что тебе одному скучно. Не придешь — никогда не узнаешь, почему им вместе так весело.

И вообще, что скажет Савелий Матвеевич, если ты подашься назад? Да и куда назад? Не домой же в конце концов…

— Трам-та-та-там!

Попав в ярко освещенную прихожую, Женя, к великому своему конфузу, узнал, что в квартире, кроме хозяев, еще никого нет. Неужели ввалился первым? Следы растоптанной на полу сушки не подсказали ему, что это не совсем так. Он стоял, готовый навострить лыжи отсюда. Николай Николаевич догадался сказать:

— Вот молодец, что пожаловал загодя. Успеешь осмотреть, что здесь смастерили до тебя.

Алеша принял у Жени поклажу, а тот вразвалочку, как бы нехотя, вошел в комнату, где под интересной деревянной люстрой — созвездием ярких лампочек — был во всю длину раздвинут большой стол. Осмотрелся с подчеркнутым равнодушием, но Николай Николаевич понял: понравилось!

Настороженные хмурые глаза Жени отметили все: и коробку с гвоздями, и клей, и полный стакан кистей, торчащих кверху пушистыми хвостиками. Вон несколько пар ножниц, блюдечки, чтобы разводить краску, раскрытая готовальня, прозрачные угольники и лекала…

Никакая витрина с пирожными и конфетами не манила так к себе. Все в этой комнате говорило: режь, клей, черти, стучи молотком, если требуется… Но… не забывай о порядке! Об этом напоминала тряпка, повешенная на стул, грубая серая бумага, настланная по всему полу под ноги, а также две проволочные корзины. Точно такая корзинка для мусора была у Жени и Анатолия на старой квартире. Теперь ее нет — она портила вид гостиной.

Чудно́ живут эти Рязанцевы… Не то у них своя мастерская, не то читальня… Книги не заперты, и, если верить Алеше, разрешено пользоваться любой. Выбирай хоть в самом дорогом переплете с позолоченным корешком.

Дед не гордый старик, только дотошный. Заставил чуть не носом залезть в каждый макет, разобраться, что из чего изготовлено. Где гипс, где картон, где цветной пластилин. Ну и всякая зелень — папоротник, стебельки брусники, смахивающие на глянцевитые деревца. Если бы Жене удалось смастерить до́ма штуковину, подобную этим, ее бы мама наверняка спустила в мусоропровод: «У нас же люди бывают!»