Аркадий Минчковский - Как Надя своих друзей спасала

Как оказались мы на том берегу, так потише пошли. Самое опасное осталось позади. Теперь-то уж дойдем.

Обгоняли нас повозки и военные машины. Посмотрят на меня и едут дальше. Одну-то, может быть, и подвезли бы, а с козами куда ж там!

Настали сумерки. Вдруг я услышала, как вдали что-то ухнуло и, словно гром, раскатилось по земле. Я догадалась: это наши взорвали мост. И вот, скажите вы, отчего так бывает? Там и бомбы близко рвались, и с самолетов по нам стреляли, а я только и мечтала о том, как перебраться на другой берег. Про то, что со мной будет, не думала, а тут такой взял страх, ноги подкосились. А ну бы мост взорвали, пока я еще была на том берегу?.. Вплавь мне с моими козочками, что ли?! Да ведь осень уже. Я в пальто, и поклажа на плечах.

Одну деревню я успела пройти в сумерках. В другой нас уже застала ночь. Темнело быстро. Еле и разглядишь, что перед тобой. В деревне ночевали военные. Возле каждой избы машина или повозки. Решила: найду такой дом, где нет военных, и попрошусь на ночь.

Постучалась в одну избу, в другую: «Пустите, пожалуйста. Нам только до утра. Как рассветет — уйдем».

— Сколько вас? — спрашивают.

— Да я одна, — отвечаю. — И вот еще козочки…

— Что ты, — говорят, — куда же тебя с живностью? У нас беженцы с детьми спят на полу.

И закроют передо мной дверь.

Куда ни просилась, всё то же. В одной избе, правда, сказали, что меня в дом пустят, а коз — в хлев. Я не согласилась. Как мне с ними расстаться?.. Они и так напуганы до смерти.

Остались мы одни на затихшей деревенской улице. Но теперь я и в темноте кое-что могла разглядеть. Небо звездное, луна показалась.

Посреди улицы был колодец с воротом. Рядом — скамейка. Уселась я на эту скамью. Поставила корзину, положила мешок. Козочки возле меня. Я им укрыла головы полами пальто. Сижу, дрожу и страдаю про себя. Жалко мне и людей с детьми из города, и себя жалко. Сижу, проклинаю Гитлера. «Подожди, — шепчу, — получишь от нас, за всё получишь!» А кругом тишина. Даже жутко, до чего тихо. Вдруг слышу, где-то дверь пропела. Потом шаги. Кто-то тяжело топает сапогами. Фонарик вдалеке засветился и погас. Поближе вспыхнул, и снова темнота. Шаги ближе, и ведро поскрипывает. Значит, в нашу сторону идет человек. Подходит к колодцу. Вижу, военный. Подошел, остановился шагах в трех, свет фонаря на меня направил и замер. Удивляется, наверное: что это за фигура с козами? Спрашивает:

— Ты что это здесь?

Я всё объяснила, откуда взялась и что нас с козами никуда в дом не пускают.

Военный помолчал, потом говорит:

— Что же, так и станешь тут сидеть всю ночь?

— Что же делать, — отвечаю. — Просижу как-нибудь.

Покрутил он ворот. Набрал воду, перелил в свое ведро.

— Пошли со мной. Я тебя устрою на ночь. Притулю как-нибудь. Пошли, пошли…

И верно, пристроил в избе, где ночевал сам. В сенях мы приткнулись. Там широкая лавка была, я на ней уселась. Козочки рядом. Только я задремала, дверь в избу отворилась. Я испугалась, вскочила. Ничего, кроме света фонаря, не вижу, а кто-то говорит:

— Ты чего это дрожишь?

И осветил себя. Здоровенный, небритый, и гимнастерка расстегнута на верхнюю пуговицу. Вижу, в руке его котелок, а в нем ложка.

— Голодная, поди, — говорит. — На вот, поешь каши. Хоть и простыла — всё еда.

Сунул мне котелок и ушел, загасив фонарик. Вот так, а я еще боялась его.

Утром, как увидела в двери меж щелей на улице свет, скомандовала своим козам:

— Всё! Пошли!

Из деревни вышли, солнце из-за горизонта поднялось. На улице свежо. Землю за ночь прихватило морозцем. Идти хорошо. Спешу как могу. Зверюшки мои рядом бегут, будто рады тому, что кончилась ночь и скоро дойдем. Долго нас никто не обгонял. Еще две деревни прошли, потом солнце поднялось, пригрело. Скоро сделалось жарко. Я расстегнула пальто, пошла потише. Поклажу свою то на левое плечо перекину, то на правое. С вечера не замечала, а теперь чувствую, как плечи болят. Мешок-то нелегкий, да еще куры в корзине.

Не знаю, сколько прошли. Солнце дошло до выси и поплыло вниз. Грело меня сперва справа, а потом уже в спину стало жарить. По пути покормила козочек. Всё же ноша, думаю, станет легче. Кур боялась кормить. Выскочат — не поймаешь. Хватит, я погонялась за ними.

До деревни, где мы с тетей пристроились, оставалось, наверное, километра четыре. Вдруг вижу, навстречу кто-то идет, похоже тетка. Сблизились — и верно она! А тетя, как увидела меня, бегом к нам. Подошла — и сказать ничего не может. Плачет и вытирает глаза краем платка. Потом уж говорит: