Николай Егоров - Утреннее море

Лидия-Лидуся принуждала себя подолгу смотреть на Олега, чтоб хоть что-то шевельнулось в душе, но там была пустота, вакуум!.. А если этот вакуум на всю оставшуюся жизнь? А если ей предопределено оставаться одинокой? Неужели и это ей не дано — стать выше своей доли, благородно и мужественно принять то, что выпало?

Она велела себе: встань! И встала.

Она велела себе подойти вплотную к спинке кровати Олега. И она подошла к той спинке.

Он обернулся. «Чего тебе?» — читалось в его тревожно вскинутых глазах.

Она велела себе: не лезь в пузырь, стой, как стоишь, даже облокотись на спинку. И она не полезла в пузырь, стояла, как стояла, и даже облокотилась на спинку, не стесняясь Вадика и Костика.

А Олег вернулся к разговору с ребятами, и Лидии-Лидусе оставалось разглядывать сбоку светлые, прямые и жестковатые волосы, образовавшие на его макушке тугой завиток.

Олег старался сосредоточиться на разговоре, вспоминал все, что удалось прочитать по проблеме контактов, общения. Эта проблема всеобъемлющая — ее в практической деятельности придется решать и технарю, и гуманитарию. Значит, заниматься ею теперь — работать на то, чему решил посвятить все отпущенные ему годы и силы. И он не смог смириться с тем, что внимание его рассеивается…

Вадик и Костик вскочили разом.

— Мы бы еще оставались, но надо идти, — объяснил Костик. — Вилюрыча хотим проведать.

— Есть о чем потолковать, — как бы извиняясь, произнес Вадик. — Но в другой раз.

Лидия-Лидуся ни слова не сказала — нечестно уверять, что хочешь еще побыть с человеком, если не хочешь побыть с ним. Она отобрала у Олега журнал, положила на подоконник.

— Да, старик, поспи! — Костик помахал рукой.

— Высланный я — больше некуда!

— Хворь, она свое возьмет, — пообещал Вадик. — Ты только отключись…

Олег обреченно посмотрел в глаза Лидии-Лидуси, она отвернулась и первой направилась к двери.

— Видишь, не один будешь, — как маленького, утешала Пирошка Остаповна Виля Юрьевича. — А я уже опаздываю на пищеблок.

Накрыв черные блестящие волосы белой накрахмаленной шапочкой, она на миг смежила веки и вышла.

— Молодцы, что наведались, ах, молодцы!.. Садитесь, рассказывайте, как вы там боролись и побеждали?

Он подумал, что самое тяжкое в происшедшем — не может он постоянно видеть этих ребят, постоянно общаться с ними. И лежит-то неполных два дня, а как вечность лежит, не видя свою плавкоманду, не общаясь с нею.

— Чего стоите, Вадик, Костик?

Но те остались на ногах — не думали задерживаться. Лидия-Лидуся села на свободную кровать, положила руки на колени — такая, поглядишь, примерная!

Костик принялся рассказывать о «веселых стартах», напирая на смешное, Вадик поддакивал. Скоро Костик иссяк в смущении, — наверное, его и Вадика угнетала бледность, залившая лицо Виля и подчеркивавшая кровоподтеки на лбу и скуле. Братья заспешили, а Лидия-Лидуся кинула ногу на ногу, чуть повалилась на бок, подложив подушку — я, мол, надолго.

А ушли мальчишки, встала, взбила-пригладила подушку, поставила пирамидкой.

— Хорошо, хоть ты осталась…

Она стояла прямая, ладная, в свитере под горло и трико в обтяжку. Волосы упали на лоб.

— Хорошо?

Уставилась в окно, коря себя за то, что осталась и отчего-то не смеет уйти.

— А чем плохо? — стараясь не придавать значения тону, каким она спросила, вскинул он брови. — Кстати, закончим тот разговор, которому гроза помешала. Ты уже ответила на те два вопроса, что задавала мне? Понимаю, что есть вопросы, на которые легче другим отвечать, чем себе, но все-таки? Что же такое счастье и что значит быть счастливым? Поделилась бы, что ли!

Лидия-Лидуся долго смотрела на него, небось, прикидывала — всерьез он говорит или играет с нею, как с ребенком. Что там у нее решилось — не понять было. Чуть отступила, сложила руки лодочкой, поднесла к округлому подбородку:

— В книгах много пишут про счастье — про чье-то счастье… Кому на счастье хватит трудовой славы. Кому-то хватит для счастья глядеть на счастье соседа. Кому-то хватит автомобиля. Даже «Запорожца»… Все это не для сердца, Виль Юрьевич. Все это не для сердца… Вот по моему сердцу, счастье — это когда есть чего ждать, на что надеяться.

Она ждала, что он теперь скажет.

— Здорово! — он был искренен. — А чего ж ты с такой обидой говоришь?

— Обидно, вот и говорю.

— На кого? За кого? Вся твоя жизнь — сплошные надежды, долгое ожидание.

Она снова села на кровать, склонилась, уперла локти в колени: