Андрис Пуриньш - Не спрашивайте меня ни о чем

И все-таки я знал, почему он заговорил о Виенибас-гатве. Я в тот раз тоже был с ними. Что там произошло и как оно все было, вспоминать не хочется — не очень-то приятно, да и сейчас ни к чему. Но я хорошо помню Эдгара. Так же был бледен, как сегодня, такой же странный взгляд, кажется, еще чуть, и слезы брызнут из глаз; он упрашивал: «Иво, давай уйдем». А остальные заржали и сказали: «Если сам не хочешь, другим не мешай», — но Эдгар не слушал их. В тот раз мне показалось, что он малость того, я тоже посмеялся немножко, но он не отставал от меня, Иво, ну пожалуйста, не надо, пошли отсюда. Так вот и уволок меня, хотя в тот момент я на него был довольно-таки зол и подчинился лишь потому, что он был моим другом.

Теперь я его понял. Достаточно мне было один раз, тогда с Фредом, побывать у него дома, чтобы представить, насколько веселая была у него жизнь. И почему он не хотел, чтобы его друг принял скотский облик, а ведь, хоть и стыд сказать, могло бы кончиться и так…

В конце концов нам с Яко влепили по строгачу с занесением в личное дело. Что же касается Фреда, то решили вопрос о его дальнейшем пребывании в рядах комсомола обсудить на общешкольном комсомольском собрании.

На этом все кончилось.

Мы двинулись к выходу.

Фред хлопнул Эдгара по плечу.

— Старикан, не стоит все это принимать близко к сердцу!

Надо же! Он еще был в состоянии кого-то успокаивать!

Вышли из школы. Небо было синее-синее.

— А теперь что? — сказал я. — Надо опять ехать в Юрмалу загорать.

— Прибалтийский климат, — сказал Яко, и больше на эту тему мы не говорили.

Я выдал всем по сигарете и вдруг спохватился, что забыл в парте портфель. Мне страшно не хотелось возвращаться в класс… Но не было гарантии, что завтра портфель будет лежать там, где он сейчас.

— Мы будем у Фреда, — сказал Эдгар. — Надолго не застревай и с ними не разговаривай.

— Разговор может быть только такой, — коротко усмехнулся Фред и сжал пальцы в мясистый кулак.

Я быстро взбежал по лестнице, никого по пути не встретив. Но в середине коридора стояли Антон, Райтис, Илвар и разговаривали. Я набрал скорость и врубился в промежуток между Райтисом и Антоном. Приятно ощутил, как крепко ударили оба мои плеча, и Райтис с Антоном отлетели в стороны. Что-то крикнули мне вдогонку, но не стану же я возвращаться и переспрашивать. Пускай не стоят посреди коридора, где должны ходить люди!

С разбегу толкнул настежь дверь класса и застыл на пороге.

Класс был пуст. Если не считать Тейхмане, по-прежнему сидевшей на той же парте, где она сидела во время собрания.

— Вы извините меня! Я забыл в парте портфель.

Взял и уже направлялся к выходу, когда она вдруг произнесла усталым голосом:

— Иво, почему вы такие?

Я остановился. Должен сказать: я боялся, что она заговорит со мной.

— Какие? — тихо переспросил я.

— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Я сидела на этом собрании, слушала, слушала, и вдруг вы мне показались такими чужими, словно я вас видела впервые. У вас в жизни что-нибудь не ладится? А возможно, в чем-то вы испытываете недостаток?

— Я не знаю… Недостатка мы, наверно, не испытываем… Разве что чего-нибудь в голове…

Я подумал, ей это понравится. Ведь в самом деле — если взглянуть на вещи ее глазами, я иной раз веду себя как малость чокнутый. Но она посмотрела на меня и ничего не сказала, и я понял, что она восприняла мое предположение как издевку. Но я правда не думал иронизировать и сказал:

— Я говорю это вполне серьезно… Иногда я и сам удивляюсь, какие откалываю номера…

— Когда глядела на вас на собрании, я вспоминала своих товарищей… тех, кто прошел войну… Чем же отличались от вас? Тем, что нам очень трудно жилось? Тем, что за свои идеалы мы были готовы умереть, как бы громко это ни звучало теперь, когда никто не посягает на твою жизнь?.. В сорок втором году в госпиталь принесли паренька-украинца. Ему было столько же лет, сколько тебе сейчас. Одна пуля попала ему в живот, другая — в легкое. Стиснув зубы, он корчился от боли и плакал. Плакал он потому, что очень хотел жить… Помочь ему было уже нельзя, и он это знал. И я, которая поплевывала на такую чепуху, как бог, извини за вульгарность, в тот момент молила бога, чтобы парнишка поскорей скончался, не потому, что он мучился, а потому, что видела, как хочет он жить , и знает, что умирает, и мне казалось, я сойду с ума…

— И он… умер? — глупо спросил я. Лучше бы я откусил себе язык.

— Да, он умер, — сказала Тейхмане.