Сусанна Георгиевская: Счастье

Отец на переднем ставе, за лоцмана. Биче-ол на четвертом — рабочим. Отец:

— Вправо! Влево!

Биче-ол все делает, как говорит отец.

А на третьем ставе дремлет коровушка. Морда у ней не грустная, не веселая, а так себе, обыкновенная. Не иначе, как снится ей, что она на лугу. Пасется.

Вечер. Вызвездило. Отец говорит:

— При-и-вал!

Мы привязали плот к берегу, а сами пошли в тайгу, развели костер, вскипятили чай.

Ночь, помнится, была очень тихая. В небе месяц и звезды. В их свете видать и шишки, и ветки, и травы… Никто нигде не шелохнется: спят. А в траве — след медведя или медведицы: круглый, короткопалый.

…А вот и следы от старых костров. Мы не первые и не последние ночуем в этих местах. Ночью по Енисею не проплывешь — расколотит плот.

— Вставай, — говорит отец. — Вставай, — говорит, — Ванятка. Скоро пороги.

Я знал, что они впереди. А какие, не знал. У нас в селе все о них наслышаны были. Когда-то на этих порогах даже очень спокойно, много людей погибло, потому что тогда еще не было на Енисее теперешних лоцманов.

Уже занималась заря. Все таким же глади тихим был Енисей. Все так же тихо стоит на плоту коровушка. Бегут нам навстречу четыре берега: два зеленые, а два рябоватые, перевернутые вверх ногами — отражение берегов в воде.

И вдруг берега поплыли быстрей, и я стал примечать, что запенилось у бортов. Заметалась на ставе коровушка. Выспалась. Доброе утро!

А плот бежит все быстрей, быстрей. Выглянули кое-где из-под воды камни, лысые и обглоданные.

Еще шибче пошел наш плот.

— Лево нос! Право нос! — говорит отец Биче-олу.

А кругом тишина. И такой ясный блеск на воде, что хоть глаза закрывай: слепит.

Отец сошел потихоньку со своего става, привязал покрепче коровушку и меня давай привязывать к балагану.

— Если страшно станет, закрой глаза, — говорит.

А я думаю: «Как бы не так, закрою! Пошире держи карман!»

Плот летит. Вода закипает. Со всех сторон видать камни — большие такие каменья, крутолобые, черные, красные, — и каждый будто морду выставил из кипятка…

Пошел наш плот по кипящей воде.

— Давай на передний став, Биче-ол, — говорит отец. (А на переднем ставе, когда плотам идти сквозь ущелье, только лоцман один стоит.)

— Ты что?.. Ошалел, Иван?!. — спрашивает Биче-ол.

А отец:

— Становись и не разговаривай. Я старшой!

Встал Биче-ол на передний став: некогда спорить. Поменялись они местами. Теперь отец у него подручным.

— Левонус! — кричит Биче-ол отцу.

А впереди гул: это бьется вода о скалы и камни.

Подплыли ставы к скале. Ущелье узкое. Где там плоту пройти!.. Вода в ущелье дыбом стоит, тянется всеми своими перстами к вершинам гор. Страх! Аж дух заняло.

Швякнуло плот в ущелье. Над головами брызги. Нечем дышать. Как хочешь, так и дыши, — хоть водой.

Я, помнится, вскинул голову, затосковал. А наверху едва синеется небо. Снизу по ставам колотят камни. И как только не побило наших лесин?!

Начал плот изгибаться горбами. Между ставами не только что показалась вода, она стала бить оттуда ключами. Жуть! Поднялись ставы и полетели по воздуху. То поднимет их, то швякнет назад.

Биче-ол на переднем ставе так шибко вперед подался, будто метит лбом расшибить скалу.

Подняло и подбросило нас аж до самого неба!.. И швяк об валун! Валун здоровенный, волне его не перекрыть. Идут наши ставы не по воде — по камням. В брызгах, в пене… А на переднем ставе — маленький лоцман.

Летит большой Биче-ол на большую скалу, и как его только от става не оторвало?!

И вдруг плоты накрыло водой. Накрыло, а потом опрокинулось на плоты небо.

Мычит корова; известно, она животная, очень трудно ей осознать пороги.

Сделалось тихо.

Я оглянулся, а за плечами нашими водопад. Это мы водопад прошли, спустились вниз по его горбу.

— Ну что ж, — говорит отец Биче-олу, — лоцман ты или, может, не лоцман, а?

А Биче-ол смеется. Тихо. Без звука. Блестят зубы — это от солнца.

…Теперь уж нам до Кызыла близехонько — рукой подать. На бережках сидят, припухают сплавщики, рыбаки и охотники.

— Эй, Биче-Ол, — кричат с берега, — ты, кажись, лесины побил?

— Да нет, пустяк, — отвечает им Биче-ол. — Мой передний став маленечко со скалою поцеловался.

Биче-ол стоит на переднем ставе и смотрит на Енисей, как будто кто ему Енисей подарил.

— Иван!.. — (А отец в то время отхлебнул чуток из берестяной фляги и схватился яичком закусывать). — Ух, и хитер ты, Иван!..