Клара Ярункова - Единственная

Ой, тут я не сдержалась и, хотя мне вовсе было не до смеха, захохотала как сумасшедшая.

Бабуля явилась в четвертый раз со своим стихотворением. Зазвонил телефон — наверно, в сотый раз. Бабуля хотела воспользоваться случаем и снять трубку, но тетя Маша дала ей подзатыльник и сама подошла.

— Тут она, — холодно сказала она в трубку. — И не звоните больше, мы спим. Нет, ехать к нам поздно. Ложитесь спать. Мы спим. — И, сделав паузу, добавила: — Да, все.

Повесив трубку, она взяла книгу из рук Бабули:

— Дай-ка! Ну, валяй!

Бабуля ошиблась дважды.

— Не знаю, что из тебя получится, — тетя взмахнула книгой. — Ступай стели, и марш спать. Утром я тебя еще раз спрошу.

— Мне бы этого и за сто лет не вызубрить, — сказала она мне, когда Бабуля исчезла, — Если мне что неинтересно, ничего не могу запомнить. У меня ведь чуть ли не каждый год бывал репарат по математике.

Я не знала, что такое «репарат».

— Кто в гимназии проваливался по одному предмету, тому разрешали переэкзаменовку. Это и называлось «репарат». Боже милостивый, что мне делать с моей девкой? Ведь в меня пошла: на ученье тупа, а вот на глупости ее хватает.

Вот уж неправда! Бабуля, верно, тупица, но никак не тетя Маша! Тетя самая замечательная из всех взрослых, которых я знаю. Наверное, у них в гимназии были те еще учителя. Придирались, конечно. Впрочем, и это мне кажется невероятным. Представить себе не могу, чтоб нашлась такая гиена — придирается к тете Маше.

— Не знаю, что с ней будем делать, куда ее сунем после девятого? Твоим родителям легко, твои дела уже в порядке…

Мамочки! Как могла она узнать, что я уже решила пойти в двенадцатилетку, даже без Евы, — это никто не угадает. Никто никогда не угадает, откуда тетя Маша знает то, чего ей никто никогда не говорил. Я уже открыла рот, чтоб спросить ее об этом, да вовремя сообразила, что мне вовсе и не хочется этого знать. Зачем? К чему всякие дурацкие вопросы, когда тебе до того хорошо сейчас, когда выдалась чудесная минутка, и не надо ни о чем, ну абсолютно ни о чем думать?

— Вот тебе тапочки, Ольча. Пошли в комнату.

Нет, какая она прелесть! О паркете не забудет, даже если бы умирала. Ну не милая? Милая, а в этом деле потрясающе энергичная. Только с одним-единственным человеком она терпит крах: со своим «старым кашалотом». «Опять зашлепал своими плавниками», — ворчит она, подтирая за ним мокрые следы. Как же после этого «кашалоту» не обожать ее! И когда она в самом деле швыряет в него оладьями, он их ловит и складывает обратно на блюдо в форме сердца. Сумасшедшие! И все равно я завидую этой недотепе Бабуле…

В кровати было божественно. Да, да, в кровати! Одеяло и подушку «кашалота» тетя Маша выбросила в гостиную, на тахту, а меня уложила в его кровать. Бабуля спит на кушетке в маленькой проходной, и мы с тетей Машей одни в спальне. Когда она натягивала на себя «ночной чулок», мы чуть не лопнули со смеху, хотя старались смеяться тихо, чтоб не разбудить Бабулю, а то еще явится надоедать нам. «Чулок» не был настоящий чулок, сначала это была нормальная трикотажная ночная рубашка, но после первой же стирки она приобрела ужасающий оранжевый цвет и сделалась узкой, как чулок.

— Это подарок дяди Томаша, — хихикала тетя Маша. — Один раз он даже выбросил ее в мусор, а я вытащила обратно. «Этак ты слишком легко отделаешься, — сказала я ему. — Теперь до самой могилы изволь смотреть на это безобразие и запомни раз навсегда, что на жене нечего экономить!» Представь, Оля, эта рубашка стоила тридцать три кроны! Нет, ты только представь! Зато она прочная. Не бойся, не так-то легко она порвется. Я ему покажу!

Потом мы лежали, тетя Маша еще что-то рассказывала, но у меня начало щипать глаза от тумана и от слез. Нужно было или закрыть их, или открыть уж совсем. Иначе не выходило. Но спать мне не хотелось. Мне хотелось не спать, а только слушать тетю Машу, чтобы знать, что она здесь. И еще мне хотелось бы согреть ноги.

— Ах, батюшки! — схватила меня тетя Маша за руку. — Я совсем забыла!

Она выскочила и побежала на кухню. Сзади она была еще смешнее в своем «чулке».

Вернулась она с миской взбитых сливок и двумя ложечками, а под мышкой несла литровую бутылку. Матушки, уж не собралась ли она пьянствовать? От тети Маши всего можно ожидать!

Нет! Бутылку она сунула мне под одеяло. Обернула полотенцем и подложила к моим ногам: в ней была не водка, а горячая вода, а это в данную минуту было куда нужнее. Потом мы поставили миску между нашими подушками и лежа стали есть взбитые сливки.