Клара Ярункова - Единственная

Он лежал одетый на тахте (мама за это всегда сердилась) и в самом деле спал. Грудь его, обтянутая толстым серо-синим свитером, равномерно поднималась и опускалась. Я остановилась, и в голову мне пришло воспоминание о том, как в детстве я боялась босой ноги отца, когда она торчала из-под одеяла. Я не могла себе представить, что это папина нога, и наблюдала за ней издали, как за каким-то диковинным зверем. Папка обычно просыпался. Заметив, что я гляжу на его ногу, он шевелил пальцами, и я убегала сломя голову.

Сейчас я смотрела отцу в лицо, и мой взгляд разбудил его. Он открыл глаза, рукой поискал очки на тумбочке. Я быстро подала ему их. Он сел, вынул гребенку и причесался. Он всегда очень следил за тем, чтоб не ходить при нас как огородное пугало.

— Куда ты собралась? — спросил он, увидев меня в пальто.

— Я? Никуда.

Я выбежала в прихожую, сбросила пальто и моментально вернулась, подсела к нему. Папка сидел опираясь руками на тахту и, пригнувшись, рассматривал меня искоса. При других обстоятельствах я посмеялась бы над тем, что он никак не проснется, но сегодня мне было не до смеха. Я начала перебирать его пальцы. Обручального кольца он не носит. Однажды, когда он еще притворялся молодым, играл он в волейбол и выбил палец. За ночь палец распух, и кольцо пришлось перекусить щипцами, потому что у него уже посинела рука. Мама очень испугалась, а отец смеялся: «Вот если бы мне так же легко удалось сбросить супружеское ярмо, как кольцо!» Ну, тогда он просто шутил…

— Я не знаю, — сказала я очень жалобным тоном, — почему мой отец больше не любит меня.

— Что? — спросил он.

— То, что вы хотите развестись. А что буду делать я, до этого вам дела нет. Думаешь, я ничего не знаю?!

Папка не ответил. Молчал, но придумывал, как бы и на сей раз ускользнуть от меня.

— Знаешь что, Олечка, — встал он, — надень пальто, пойдем пройдемся.

— Хорошо!

Мы и раньше разговаривали с ним на прогулках.

Папка захотел поехать на трамвае к Дунаю. Пожалуйста! Пройдемся по набережной. Я, правда, не очень-то люблю гулять с отцом. За руку он меня уже не водит, держаться под руку глупо, и обычно мы идем рядом, как чужие. Но сегодня я сделала исключение: взяла его под руку, пусть все видят, что это мой отец.

— Не прими это за комплимент, — посмотрела я на него снизу, — но в этой московской шапке ты еще красивее.

А мой папка вообще красивый. Высокий такой, смуглый. Когда смеется, зубы у него так и сверкают. У него тридцать три зуба! В молодости он даже не знал, что он такое чудо природы. Но как-то мы с мамой сосчитали ему все зубы, потому что мне странным показалось, почему это у него пять зубов между клыками. И я вовсе не удивилась бы, если б он нравился и другим, не только нам.

Был уже вечер, в Дунае отражались тысячи огней. Красивее всего была цепь фонарей на мосту. Они горели спокойно, но их отражения на воде шевелились как живые. Мы пошли к парку культуры. Фонарей там было мало, вдоль противоположного берега болтался одинокий полицейский катер с одним желтым огоньком. За ним, на том берегу, чернел низкий, плоский лес, а Дальше тянулись пологие холмы, на которых мы никогда не бывали. Однажды в музее я видела картину Земли третичного периода и теперь представила, что мы с папкой уходим из наших дней в те далекие древние времена. Вокруг ни души, река поблескивает точно так, как на той картине, а девственный лес на том берегу, может быть, состоит из гигантских папоротников и хвощей. А желтый огонек — это смоляной факел. Одинокий первобытный человек ловит в Дунае рыбу. Я сказала это папке.

— Ошибка, Олик, — смеялся он, — первобытный человек появился только в конце четвертичного периода.

— Но Дунай тогда уже был?

— Наверное.

— А рыбы тоже?

— Конечно. Рыбы ведь одни из самых древних животных.

— Вот видишь!

— Ух ты, моя умница! — засмеялся отец. — Все-таки человечество не зря страдало целые миллионы лет. Оно достигло уже довольно приличного уровня.

И он пощекотал меня по лбу.

Я мгновенно воспользовалась этим.

— Скажи, что не разведешься! — остановила я его. Теперь-то уж ему не отвертеться! Он не мог не ответить.

— Да что ты все об одном и том же, Олечка?

— Так! — крикнула я. — Только пообещай, что никогда меня не бросишь!

Отец взял меня за руку, и мы повернули обратно в город.

— Что ж, это я тебе могу пообещать, Олечка, — сказал он. — Хотел бы я видеть дурака, который бросил бы такую дочь!

Видишь, Имро! Вот видишь!

Проходя мимо ресторана «Девин», папка сказал: