Нисон Ходза - Путешествие без карты

Так через двадцать лет после похищения, пушка была найдена. Её передали в Музей Великой Октябрьской социалистической революции. Она стоит в центре большого зала, и вокруг неё всегда толпится народ. Потому что эта пятиствольная пушка — одно из свидетельств героических дел питерских большевиков-подпольщиков.

Случилось всё так. В царском Петербурге был интересный музей. Там хранились чучела домашних животных, разные рулеты, окорока. Конечно, это были муляжи, но многие принимали их за настоящие — так хорошо они были сработаны. Над ними трудились опытные мастера-художники. А лучшей среди мастеров была молодая художница с редким именем. Её звали Афанасия. Афанасия Леонидовна Шмидт.

Никто не подозревал, что Шмидт — большевичка, что у неё даже есть партийное имя. Революционеры-подпольщики звали её Фаня Беленькая.

Однажды Фане дали наган, чтобы она свезла его в пригород, где большевики прятали оружие. «Вечером отвезу», — решила Фаня и, спрятав револьвер в муфту, пошла на работу. Шла не торопясь, с утра ей что-то нездоровилось: болела голова, одолевал кашель, щипало в горле.

До музея осталось совсем немного, каких-нибудь три-четыре квартала, когда она заметила «хвост»: по другой стороне улицы семенил низкорослый тип в котелке. Воротник его коричневого пальто был высоко поднят, жидкие усишки лихо закручены в тонкие колечки.

Фаня поняла сразу — сыщик. Значит, полиция что-то пронюхала, сейчас её арестуют, найдут в муфте револьвер, и тогда — суд, тюрьма, каторга.

Она ускорила шаги, ускорил шаги и сыщик. Фаня свернула в безлюдный переулок, сыщик — тоже. Фаня вышла на проспект, шпик — за ней.

Но вот наконец музей.

С трудом поднялась она в мастерскую и, обессиленная, опустилась на стул.

— Какая вы сегодня румяная, — любезно заметил главный художник господин Замурзаев.

— Мне нездоровится… немного… Спущусь в зал… подправлю один макет…

— Не беспокойтесь. Я прикажу поднять его сюда.

— Спасибо… не надо… исправлю на месте… там — пустяки…

Она положила в муфту тюбик клея, кисточку, ланцет и ножницы. Держась за перила широкой лестницы, Фаня спустилась в музейный зал и подошла к своей последней работе. Это был муляж окорока- Короткий сильный рывок! Корка окорока надорвана! Сунув наган в муляж, она быстро придала окороку его прежний вид и вернулась в мастерскую.

— С вами положительно что-то происходит, — сказал господин Замурзаев. — Ушли румяной, вернулись бледной…

— Мне плохо… Знобит… И голова очень кружится…

Господин Замурзаев ценил мастерство художницы Шмидт. Он встревожился:

— Я вызову извозчика! Сейчас же — домой! Немедленно!

…Вечером пришёл доктор и приказал больной лежать не менее пяти дней. У Фани оказалась инфлюэнца. Так в те годы называли грипп.

— Полный покой, полный покой! — строго повторял доктор.

Но покоя не было. Фаня думала о полиции. Почему за ней следят? Что знает о ней полиция? Так или иначе, к аресту надо быть готовой.

Она уснула глубокой ночью, а на рассвете вломились жандармы.

— Где прячете револьвер? — спросил жандармский ротмистр.

— Зачем мне револьвер? Я и стрелять не умею…

Жандармский офицер насмешливо прищурил круглый навыкате глаз. Фане даже показалось, что он подмигнул ей.

— Конечно, конечно, вы же — художница. Клей, краски, кисточки— вот и всё ваше оружие! А всё-таки где же револьвер?

— Не знаю, о чём вы говорите?

— Тем хуже для вас! Обыскать! — коротко бросил ротмистр, и жандармы приступили к делу. Они переворошили все вещи, но ничего не нашли.

— Ну, что ж, — сказал ротмистр. — Познакомимся с вашими муляжами. До скорого свидания!

Звякнув шпорами, он направился к выходу. За ним потянулись остальные жандармы.

Теперь Фаня не сомневалась: полный провал! Полиция обыщет её муляжи и найдёт наган.

Весь день и всю ночь она ждала ареста. При каждом стуке, звонке, громком голосе за стеной Фаня вздрагивала: полиция! А тут ещё инфлюэнца — голова разламывается от боли, в ушах шум.

В таком состоянии она провела двое суток. На третьи не выдержала, отправилась на службу. Она не сомневалась, что наган найден, не арестовали же её потому, что полиция знает о её болезни и, конечно, следит, чтобы она не сбежала.

Муляж окорока, в котором был спрятан наган.