Геннадий Снегирев: Охотничьи истории

— Скучно им, вот и рады, что мы приехали!

Чоду закричал на белую собаку, она поджала хвост и отошла. Мне её стало жалко, а Чоду говорит:

— Беда с этой белой, её олени издалека видят и не поймут, что за зверь. Пугаются, бегут… потом их ищи!

Мне всё равно эту собаку было жалко: чем она виновата, что белая.

В чуме жена Чоду стала рассказывать, как ночью приходил голодный медведь, утащил оленью шкуру, разорвал её и съел.

Шкура сушилась совсем близко от чума, и жена Чоду очень испугалась, потому что медведь громко рычал и совсем не боялся собак.

— Хорошо, что оленей не тронул. Голодный был медведь, очень голодный! — сказала она.

Чоду стал ругать бурундуков.

Я ничего не понимал: голодный медведь съел шкуру, а виноваты бурундуки.

Оказывается, в этом году мало кедровых шишек поспело, да и те бурундук вниз спустил. Бурундуки набивали кедровые орешки за обе щеки и тащили в свои кладовки. В каждой килограммов по десять орехов, а таких кладовок у бурундука несколько. Медведям скоро на зиму ложиться в берлоги, а они жир не накопили, голодные бродят по тайге.

И опять Чоду стал ругать бурундуков, и я узнал, что бурундук сделал себе запасы на три года. И я тоже разозлился на жадных бурундуков за то, что они столько орехов запасли, а о других зверях не подумали.

Всю ночь за чумом трещали сучья в костре, треск то удалялся, то приближался. И вдруг у самого чума как затрещит! Я думал, огонь добрался до чума, и выскочил на улицу, а это совсем не огонь, это оленьи копыта так потрескивают при каждом шаге. Я спокойно уснул. Утром меня разбудили олени. Они стукали рогами в стенку чума, просили соли. Олени очень любят соль.

Если олень полудикий, ему дают понемножку соль с ладони, и он приручается.

Днём все олени бегали вокруг костра-дымокура. Ветер свалил дым в одну сторону, к земле, и олени по очереди вбегали в дым — отгоняли от себя мошек и комаров.

Огромное стадо молча бегало вокруг огня, только слышно, как копыта потрескивают да рога стукаются друг о друга.

В стаде был один совсем белый как снег олень. Его называли Князёк. Он гордый, как настоящий князь. И рога у него как корона. Я насчитал шестьдесят четыре отростка.

Около чума сушился мешочек с мокрой солью, и земля стала немножко солёная.

Князёк всё время вылизывал солёную землю, а других оленей прогонял. Только не бил рогами, а поднимал переднее копыто и пугал. И все олени слушались его.

Однажды олени прибежали к чуму, а Князька нет!

Чоду поехал разыскивать его и далеко в горах нашёл рога и клочки белой шерсти.

Князька съел медведь. Он притаился за кедром, убил Князька, схватил передними лапами и унёс в горы.

Чоду сразу узнал это по следам: на земле белой шерсти не было, только медвежьи следы от задних лап.

Князёк погиб, потому что уходил один к горным озёрам.

Вода в озёрах синяя, и холодный ветер с горных вершин звенит в одиноких кедрах.

Всю ночь около чума горел большой костёр. Чоду с карабином сидел у огня и прислушивался.

Я думал, медведь уже не придёт, и уснул.

Вдруг залаяли собаки. Они стали кидаться в темноту. Чоду подложил в костёр большое полено и…

«Уагг… уагг!..» — заревел медведь.

Глаза медвежьи от огня горели красными угольками.

Чоду выстрелил из карабина.

«Уагг… уагг… уагг!..»

Медведь тяжело повалился набок и ревел, ревел, а сам всё полз, полз к костру…

Он поднял голову. Чоду опять выстрелил.

«Уагг…»

Медведь последний раз зарычал, голова упала, огоньки погасли.

И Чоду стал отгонять собак от мёртвого медведя.

Шкуру с медведя сняли и повесили сушиться. На боках у медведя шерсть была совсем вытерта. Чоду сказал, что в берлоге был камень и, когда медведь зимой во сне ворочался, он стёр с боков шерсть.

Олени издалека смотрели на шкуру, нюхали воздух, испуганно косились и не подходили.

Первым к шкуре подошёл коричневый пыжик, понюхал её и боднул чёрными рожками.