Сергей Семенов - Из жизни Макарки

Рассчитывать стали в последнее воскресенье перед Петровым днем. Макарку рассчитали из первых, выдали ему новую пятерку, трешницу и восемьдесят шесть копеек мелочью. У Макарки пошли круги в глазах и задрожали руки. Выйдя из конторы, он опрометью бросился к тетке и показал ей деньги.

– - Вот и славно! Пятерку-то матери снесешь, а это на дорогу да на гостинцы.

У Макарки вытянулось лицо.

– - Так много! Я дорогой пешком пойду.

– - Устанешь, дурашка!..

– - Нет, ничего.

– - Ну, заблудишься.

– - Мне только до заставы, а там столбы идут да канавы.

– - Ну, хоть по платочку всем купи.

– - Они сами купят, -- я им деньги снесу.

– - Ну ладно, -- согласилась тетка, -- по платочку-то я им от себя куплю.

– - Тетя?..

– - Ну-у?..

– - А мне бы спрятать деньги?.. Дай тряпочку, -- я заверну их да на крест повешу.

– - Давай, я устрою.

Макарка подал Матрене бумажки; она завернула их, обвязала ниткой крепко-накрепко и стала привязывать на гайтан.

– - Крепок ли он у тебя?

– - Кажись, ничего.

– - Ну, вот тебе… смотри… А если тебе мелочи мало… хватит?

– - Хватит. Я поем-то хлебушка.

– - С одного хлеба-то ноги не пойдут -- хоть чаю где попей.

– - Ну, где-нибудь попью.

Матрена отсыпала в бумажку чаю, сахару, завязала в узелок и положила в сумку Макарке.

Потом пошла на рынок, купила три платка и белых хлебов.

– - Вот, им все будет приятней. Хоть что-нибудь да принесешь.

Когда Макарка собрался совсем, пошел в свою спальню и стал прощаться с ткачами и шпульниками.

– - Прощай, малый, час добрый! -- пожелали ему ткачи и ребята.

Выйдя из ворот фабрики, Макарка кинул взглядом через постройки Заречной слободы в ту сторону, где было кладбище, вспомнил, как они отводили душу там с Мишкой, вздохнул, -- и пошел за теткой, по направлению к заставе.

У заставы Матрена купила Макарке вареной рыбы и ситник и накормила его, потом напились чаю, и она повела его мимо тех ворот, где баба ехала на лихих конях, с калачом в руке, и, несмотря на хвастовство, все еще никуда не уехала.

– - Ну, вот и ступай с богом! -- сказала Матрена, переводя его через железную дорогу. -- Иди все прямо, а дома кланяйся матери, девкам, а опять в Москву придешь, меня не обходи.

Они расцеловались, и Макарка зашагал вперед, а Матрена, поглядев ему вслед, пошла обратно.

Макарка шел дорожкой между деревьев, а по сторонам шло обычное движение. Ехали господа в колясках на рысаках, тащились извозчики, визжала конка, переполненная пассажирами, плелись рабочие, прислуга, кричали разносчики. Макарка бросал глазами направо и налево, но ноги его без останову двигались вперед, и его ничто не интересовало, что у него оставалось за спиной, а все помыслы его устремлялись вперед, к деревне.

А две недели назад он не смел и думать об этом. О деревне мечтал Мишка…

Макарка охнул при воспоминании о Мишке, а сам шел и шел.

Пришел конец конки, прекратились деревья по сторонам, осталось позади широкое поле; налево дорога вместо двух рукавов пошла одним, потянулся лес, потом село, дачи, опять лес.

Вот деревня, хоть и не такая, как у них, но все-таки в ней много деревенского. Деревянные избы, соломенные крыши, огороды сзади, ребятишки босиком. Вот куча мальчиков и девочек собралась у края шоссе и сгребает в кучки пыль. Набравши целую горку, трое из них набрали пыли в пригоршни и подбросили ее вверх; пыль, как дым, затуманила воздух, а они, как под дождь, подставляли под нее свои головенки и воображали, что это дождь.

– - Что вы делаете, паршивцы? -- не удержался, чтобы не крикнуть, Макарка, вспоминая, что он сам очень недавно еще играл так.

Макарка решил отдохнуть в этой деревне и, подойдя к одной избе, сел на завалинку.

"Разуюсь, -- легче будет", -- подумал Макарка и, сбросив с себя сумку, стал стягивать сапоги.

– - Ты что тут расселся? -- услышал Макарка грубый голос.

Он обернулся. У угла стоял невзрачный мужик в грязной розовой рубашке, коротких портках и босиком. Голова у него была взъерошена и глаза мутные, как вода в придорожной луже.

– - Я, дяденька, отдохнуть.

– - Отдохнуть?.. На чужой завалинке… Подай три копейки…

– - Ах ты, штырман!.. Вот штырман-то… ребенка хочет обобрать! -- раздался другой голос над головой Макарки. Макарка поднял голову: в растворенное окно выглядывала простоволосая баба; шея у нее была белая, а лицо коричневое от загара, точно на нем была надета маска. -- Когда ты налопаешься-то? Все пропил, теперь прохожих хочешь обирать!..