Сергей Семенов - Из жизни Макарки

Больше этого Макарка не мог использовать своего могущества. Но и это его удовлетворяло, и он, успокоенный такими думами, засыпал.

А вокруг развертывалась весна. Около Трех гор между строениями зазеленели целые острова деревьев. Становилось так тепло, что не нужно было одеваться, и ребята на дворе бегали в одних рубашках. Потягивало выбежать за ворота и поваляться на траве, по берегу реки, но за ворота выходить в будни не разрешали. Если кому была неотложная нужда, то он должен был выпросить в конторе пропуск, и тогда только ему позволяли выйти. Макарка с Мишкой часто забирались на дрова и, глядя, как за забором уже распускается сирень, а где тогда копал человек, что-то всходит, -- говорили о деревне.

– - В деревне небось теперь щавель на лугу, -- мечтательно говорил Мишка.

– - А у вас есть щавель? -- спрашивал Макарка.

– - Есть… Большой… Особенно по оврагам петухи такие… красноголовые…

– - Ay нас их столбунцами зовут;

– - У нас еще ягода родится… земляника… У нас там господские леса валят -- так они, братец мой, по пням-то…

– - И у нас ягода есть и малина. Потом пьяница с черникой… и болотах.

– - В болотах клюква.

– - Клюква и черника… А грибы у вас есть?

– - У-у! -- и Мишка закрыл глаза. -- Вот сколько! Подолами таскаем.

– - И у нас грибы. Летом хорошо. Можно ничего не делать, а ходи грибы собирай. Насобираешь, продашь -- вот и деньги.

– - За деньги у нас на поденщину ходят. Пойдешь на барский двор и заработаешь -- когда пятиалтынный, когда двугривенный.

– - Зачем ты в Москву пошел?

– - Отец взял. Он говорит, к делу нужно готовиться…

– - А в деревне -- не дело? Тоже сколько хошь…

– - В деревне оброк платить…

– - А тут трактиры. Нешто мало в трактирах-то проживают.

– - Я в трактир не ходил. Меня отец не берет. Он и дома чай пьет, а мне не дает.

– - Я пил чай. От чая хмелен не будешь. Вот вино нехорошо, -- убедительно сказал Макарка. -- Я пьяных боюсь вот как, глядеть нехорошо… рвет их.

– - Зато у пьяного силы прибавляются. Эна какие храбрые, да и веселые! Песни поют.

– - Песни и так поют…

– - Я бы в деревню сейчас поехал, -- вздыхая, проговорил Мишка.

– - И я… -- сказал Макарка и печально замолчал.

Этот разговор растревожил ему сердце. Он вспомнил, что в деревне его стрясли с шеи; вернись он -- пожалуй, и не примут. Мальчика охватила глубокая грусть.

"Что бы это такое сделать, чтобы меня мамка с девками полюбили?" -- мелькнуло у него в голове.

Его не любили за то, что он напоминал отца. А отец был слабый, неспособный. И в нем поднялось желание быть сильным, шустрым, способным. Он мгновенно забыл отвращение к работе за машинкой, бессонные ночи и загорелся желанием скорей втянуться в дело, чтобы все ткачи им были довольны и он стал бы первым шпульником. Молча они сползли с костра дров и молча разошлись. Мишка побежал в кучерскую, к отцу, а Макарка стал бродить под окнами корпуса. Он бродил и думал: как же это ему сделать, чтобы быть ловким и шустрым? С таким желанием он и заснул вечером.

А ночью опять послышалось: "На смену!" Опять всех обходили и дергали за ноги. Опять при тусклом свете керосиновой лампы замелькали серые, недовольные лица, опухшие от спанья глаза. Голова была тяжелая, и от желания спать даже тошнило. Когда приходишь в корпус -- тошнота усиливается и делается едва выносимой. И вместо желания быть бойким и ловким давит одно желание: спать. Макарка стоит у станка, как испуганный цыпленок, неверной рукой надевает шпульки, долго возится с оборвавшейся ниткой. -- "Господи, да неужто это всегда так будет?!" -- И ему хочется зареветь.

Прошло уже несколько недель. В одно воскресенье Матрена за утренним чаем сказала Макарке:

– - Ну, сегодня пойдем -- сходим к твоему крестному.

– - Ладно, -- согласился Макарка.

По воскресеньям он чувствовал себя много лучше. Фабрика останавливалась в полночь, и их на смену не будили; поэтому они спали всю ночь. Когда напились чаю, он пробрался в паровую, натер себе масленой рванью, которой вытирали машину, сапоги, отчего они стали черные и ясные, вымыл руки и опять пришел к тетке.

– - Ну, пойдем, -- сказала Матрена, нарядившаяся в люстриновую кофту и черный шелковый платок.

– - Пойдем.

Они подошли к воротам. Их обыскали и выпустили. Путь их был тою дорогой, какой они шли с крестным. Подходя к Кремлю, они прошли мимо сада. Там зеленела трава, липы распустили все листья и давали густую тень. И вид этой зелени после коричневых стен, каменных мостовых настолько был приятен Макарке, что у него запрыгало сердце.