Андрей Ефремов - Я успею, ребята!

До конца уроков все-таки досидеть пришлось. А когда вышел, на улице начинался мелкий дождь. Черные точки густо покрывали тротуар, и последняя неприбитая пыль взлетала на холодном ветру.

В парке было пусто. Я подобрал около буфета ящик покрепче и потащил его к погребу. Крапива раскачивалась и потряхивала своими волосатыми листьями.

Я выставил вперед ящик и шагнул. Несколько мокрых стеблей хлестнули по руке, но ожога я не почувствовал. Осень, что ни говори, уже и крапива не жжется.

У двери я влез на ящик и заглянул в окошко. Из темноты тянуло слабеньким сквозняком, и где-то в глубине шлепали капли. Ничего не было видно.

Газету и спички я купил по дороге в парк. Я свернул из газеты трубку, зажег ее и просунул между прутьями решетки. Она разгорелась нехотя, и я увидел то, о чем догадался на истории. Так вот почему никто не стрелял из-за двери!

Я просто не знал об этом углублении в каменной стене справа от входа. Дверь была плохой защитой от автоматных очередей, каменная стенка — другое дело. Он стоял в этой нише и стрелял через окошко из своего пистолета.

Я отошел от погреба шагов на двадцать. Окошко было едва заметно, и мне показалось, что он ещё стоит там, прижавшись к холодной стене.

Дождь все сыпался, и я пошел домой.

Но как же он выбрался оттуда?

Я ещё был на улице, когда этот бой начался снова. Только теперь перед погребом, как раньше, никто не бегал. Тот офицер из-за двери очень метко стрелял. Я сам видел, как один солдат из-за дерева на секунду высунулся и наш офицер в него сразу попал, только каска покатилась. Но тут я пришел домой, и совсем другие дела начались.

А утром я все это опять увидел. Я пошел в школу длинным путем, и все началось снова.

Они целились в окошко, и вокруг него в толстом железе было уже несколько дырок. От выстрелов дверь вздрагивала и гудела, но уже было не страшно: чтобы попасть в ту нишу, нужно было знать про нее, а знали об этом только он и я.

Наш офицер стрелял часто и метко, но ведь должны были кончиться у него патроны, и дверь могли взорвать гранатой. Хотя нет, раз дверь цела и сейчас, значит, никто ее не взрывал.

Но как же он выбрался оттуда?

После уроков я опять забрел в парк. Только я не пошел к погребу, а забрался на один высокий холм — его какой-то царь приказал насыпать, — сел там наверху и стал думать.

На этом холме столько берез, что не видно неба.

Я сидел и думал, что если уж такой холм могли насыпать, то мало ли что ещё может быть в этом парке, мы теперь и не догадываемся или просто привыкли и не замечаем.

Вот если бы в этом погребе оказался подземный ход, мой офицер запросто ушел бы от фашистов. Но тогда бы про этот ход знали, про него было бы хоть где-нибудь написано. Вот ведь и папа говорит, что, сколько себя помнит, дверь в погреб всегда была наглухо заделана. Стоп!

Да ведь она потому и заделана, что там ход. Не водить же экскурсии в эту дыру. Вот и заделали, чтобы никто туда сам не лазил, а то ещё засыплет кого-нибудь.

Я вскочил и кинулся к погребу. Ящик, который я принес туда вчера, так и стоял у двери, но у меня не было ни газеты, ни спичек.

Ближе всех к парку жил Витька Трофимов. Я побежал к нему. Он начал было выспрашивать, зачем мне фонарь, но я что-то наплел ему и ушел побыстрей.

Рефлектор у фонарика оказался большой, чуть не во все окошко, но, видно, батареи в Витькином фонарике были старые, и лампочка едва тлела. Я долго вглядывался в дальнюю стену погреба и рассмотрел около нее что-то темное с метр высотой. Я зажмурился, чтобы глаза привыкли к темноте, потом снова заглянул внутрь.

Теперь свет лампочки показался мне гораздо ярче и я разглядел предмет у дальней стены. Это был высокий ящик или сундук.

Ну конечно, если даже кто-нибудь и заглядывал сюда, разве можно догадаться, что за этим сундуком потайной ход.

Я слез с ящика и понес фонарь Витьке.

Дома я сразу сел за уроки. Потом побежал в магазин, потом нашел ещё какие-то дела. Я все время суетился и старался с кем-нибудь разговаривать. Мне хотелось дождаться ночи, чтобы увидеть, как там все кончилось, я боялся, что это начнется раньше и кто-нибудь мне помешает. ещё я боялся уснуть, но оказалось — зря.

Как только в квартире погасили свет и стало тихо, все началось опять.

Время от времени то один, то другой солдат утыкался в истоптанную траву, а я все ждал, когда прекратятся выстрелы из-за двери. Ему пора было уходить. Скоро фашисты подползут совсем близко и начнут без промаха бить в маленькое окошко, как будто возвращая вылетавшие оттуда пули.