Борис Раевский - По следам М.Р.

— Лучше уж я подожду! — монотонно повторял он.

Только вчера Николай Филимонович рассказал ребятам, что он уже наводил справки в РОНО, и, вероятно, Тишу с осени возьмут в интернат. Однако надо ему помочь. Тише трудновато будет, он ведь и так второй год в пятом классе.

«Вместе поможем», — подумал Генька, взглянув на Олю. Оживившись, он тряхнул головой и снова стал слушать сотрудницу музея.

— А этот стенд посвящен «Союзу борьбы за освобождение рабочего класса», — сказала она.

Со стенда смотрели на ребят знакомые и незнакомые лица. Вот молодой Ленин, вот Крупская, вот Бабушкин.

А это?! Из ряда других фотографий глядело на них простое, очень обыкновенное, усталое лицо. Арестантская рубаха, строго сжатые губы…

Та самая фотография, которую Генька только что подарил старику! Но как она успела так быстро попасть сюда?

— «Особое звено» давно сообщило нам о своих поисках, — пояснила сотрудница. — Мы тщательно проверили все материалы о Рокотове, и вот результат…

Маленький неброский снимок в ряду других таких же снимков. Ребята долго молча смотрели на него.

А Генька думал, сколько труда, кропотливого, настойчивого, кроется почти за каждым таким снимком, сколько дум, терпения, бессонных ночей; а посетители проходят мимо витрины, и большинство из них даже не представляет себе, как появилась в музее эта маленькая, неприметная фотография.

«…Трое мужчин за столом не сводили глаз с великолепного бриллиантового колье своей соседки. Старик в каштановом парике уже несколько раз заговаривал о драгоценностях; мрачный бородач нацелил свой фотоаппарат на юную красавицу, а молодой человек с чашкой кофе в руках пил торопливо, обжигаясь, — он спешил поддержать разговор. И никто не обратил внимания на инспектора Вернера, сидевшего неподалеку.

Внезапно погас свет. И сразу раздался женский крик. А когда вскоре люстра снова вспыхнула, все увидели бьющуюся в истерике красавицу. Колье на ней не было.

— Ни с места! — приказал инспектор Вернер. — Я вынужден всех обыскать.

Мужчины не возражали. Старик распахнул смокинг, бородач охотно вывернул карманы, а молодой человек так быстро поставил на место чашку, что кофе выплеснулся на блюдечко. Обыск ничего не дал, хотя инспектор заглянул и в футляр фотоаппарата, и даже под парик растерянного старика.

— И все же я знаю, кто похитил колье, — сказал инспектор. — Его взял…»

На этом, как всегда, история оборвалась.

— Вот черт! — Генька отложил исписанный крупными буквами листок.

Хорошо Яшке: его отец знает польский язык и каждую неделю переводит из «Пшекруя» такие загадки. И этот листок Генька тоже взял у Яшки.

Но все-таки в чем же там заковыка?

Генька в раздумье подошел к окну.

Мойка не спеша плыла в своих каменных стенах. Резвые зайчики мелькали в окнах старинного дома на другом берегу. Всю жизнь Генька привык видеть этот четырехэтажный дом, проходить мимо него, заглядывать во двор, где еще сохранились полутемные навесы для карет и экипажей. Но он никогда не забывал: этот дом — особенный. Дом Пушкина, его последняя квартира.

Недавно Генька прочел у писателя Андроникова, как перед смертью Пушкина всю набережную устлали соломой и народ стоял под окнами тихо-тихо. И еще — как Лермонтов ходил прощаться с Пушкиным. Никто этого раньше не знал, а вот Андроников доискался. Из него, пожалуй, вышел бы детектив. Не хуже инспектора Вернера. Факт!

Кто же все-таки украл это чертово колье?

Честно говоря, Генька неясно представлял себе, что это за штука — колье? Цацка какая-то. Вроде брошки или там бус. Женщины — они любят навешивать себе на фасад всякие яркие предметы.

Генька еще раз перечитал загадку. И вдруг… Кофе! Молодой человек «пил торопливо», а чашка почему-то снова полна! Хо! Даже выплеснулся через край! Колье спрятано в чашке! Факт!

Генька бросился к телефону.

Яшка разозлился: он думал — Геньке ни в жизнь не догадаться.

— Следующая загадка — через неделю, — буркнул Яшка и положил трубку.

А Генька ликовал. Значит, и у него котелок варит! А то все — Витя, Витя!

Генькины мысли прервал телефонный звонок. Глуховатый бас Николая Филимоновича: