Борис Раевский - По следам М.Р.

— А где тетка обитает?

Генька похолодел. Как назло, он не мог припомнить названия ни одной хоть какой-нибудь самой захудалой московской улицы. А ведь знал!..

— Тетка… это… на этой… обитает… — и вдруг вспомнил: ведь в Москве, как и в Ленинграде, есть Садовая! — На Садовой! — и для пущей убедительности похлопал себя рукой по нагрудному карману. Мол, там хранится адрес.

— На Мало-Садовой, наверно? — спросил Михаил Федорович.

— Ага. На Мало, — охотно согласился Генька и прибавил: — Дом четыре, квартира пять.

Михаил Федорович, ни слова не говоря, свернул к панели и затормозил.

— Вот что, парень. В Москве много Садовых: Садово-Кудринская, Садово-Триумфальная, Садово-Самотечная, Садово-Черногрязская и всякие другие, — сказал он, закуривая, — и Большая Садовая есть, но вот Мало-Садовой — увы — нет.

Генька часто-часто заморгал.

— А ну, предъяви теткин адресок, — все так же неторопливо продолжал Михаил Федорович и похлопал Геньку по нагрудному карману.

Тот, насупившись, глядел в пол кабинки, покрытый резиновым ковриком.

По-прежнему неторопливо Михаил Федорович дал газ, машина развернулась и помчалась обратно. Всю дорогу до самого дома ехали молча.

Вбежав в комнату, Генька швырнул на пол рюкзак и бросился к столу. Записка по-прежнему лежала под сахарницей. Генька разорвал бумажку на мелкие клочки. Потом распаковал рюкзак, закинул его обратно на антресоли. А лупу повертел в руках и, разозлившись, ногой толкнул под шкаф.

Телеграмму принесли днем.

«Вылетаю сегодня. Рейс 66».

Генька от радости прошелся на руках по комнате: отец летит! Отец!

До аэродрома добирались больше часа на специальном автобусе, сперва по Московскому проспекту, потом по шоссе. Оно было широкое, красивое, а вокруг — все стройки, краны и краны. Уже темнело, и на длинных стрелах кранов зажглись красные огоньки. Зачем они, — Генька не знал. Но это было очень красиво. А когда темнота еще больше сгустилась и ажурные верхушки кранов растворились во мраке, стало казаться, что огоньки сверкают прямо в небе, как какие-то новые, очень крупные и яркие, не известные науке алые звезды.

До прилета ТУ оставалось еще полчаса. Мама села на скамейку в зале аэровокзала, а Генька вышел.

К сожалению, на летное поле не пускали. Оно было отделено невысокой оградой, а в проходе дежурили две женщины, одетые в красивую синюю форму. Генька стал возле ограды, глядя на огромное, ровное, как стол, поле. На нем, тут и там, высились гигантские самолеты. Грузовики, то и дело подъезжавшие к ним, рядом с этими громадинами казались совсем маленькими.

На поле зажглись цепочки зеленых огней.

Самолет сел где-то далеко, и в темноте его почти не было видно. Туда сразу же помчался маленький нарядный автобус; вскоре он вернулся. В ярко освещенном окне Генька увидел отца. Он стоял, вглядываясь в толпу встречающих. И его нос, прижатый к стеклу, был теперь еще больше похож на башмак.

Заметив Геньку, Алексей Иванович радостно замахал рукой. Вскоре они уже стояли рядом и шлепали друг друга по спинам. Так в кинофильмах всегда встречались настоящие мужчины.

С матерью отец расцеловался, а Генька отвернулся: ему показалось, что целуются они слишком долго, да и вообще «полизуйчики» и еще при людях…

Уже по дороге домой Генька прожужжал отцу все уши своими следопытскими делами.

— Знаю, знаю, — перебил Алексей Иванович. — Ты же мне писал. А у меня для тебя тоже новости…

И он рассказал, что с ним завязали переписку два читинских пионера. Им удалось разузнать, что Рокотов бежал из Федотовского острога. В Чите, в архиве, раскопали старые списки заключенных.

— Здорово! — воскликнул Генька.

— Это еще не все. Однажды я был по делам в Чите, и эти два паренька пришли ко мне в гостиницу. Боевые хлопцы. И деловые. Расспрашивали, где пещера с прахом Рокотова да как туда добраться. Обещали украсить могилу и заботиться о ней…

…Только поздно ночью заснула семья Башмаковых. А на следующее утро Генька, едва вскочив с постели, снова стал с жаром рассказывать отцу о Егоре Чурилове. И даже фыркая под краном, продолжал говорить.

— Стоп! — отец шутливо обрызгал его водой, — Дай помыться. И поесть тоже.

И лишь позавтракав, Алексей Иванович сказал:

— Не устроить ли нам внеочередное заседание К. С.? Здесь, у нас дома? Тем более, что хотя следопыты — народ суровый, все же, надеюсь, от этого не откажутся! — он постучал о подоконник мешочком с кедровыми орехами.