Валерий Алексеев: Разноцветные континенты

Мы с Борькой даже задержали дыхание, слушая, и спиной я почувствовал, что в дверях каюты остановилась тетя Дуня.

— Я соскользнул внутрь машины и всеми пятью пальцами нажал холодные клавиши управления. Аппарат задрожал, рванулся — напрасно. Все дюзы в днище аэрона хлестали и свистели газом. Машина чуть приподнималась и снова падала под тяжестью розовато-серых щупалец. Вдруг что-то холодное и шершавое пробежало по моей щеке. Я поднял глаза и чуть не умер от страха. Я забыл закрыть люк!

Сейчас из круглого его отверстия почти до самой моей шеи свисало толстое, в обхват, щупальце, а рядом с ним, хватаясь хоботком за край стальной брони, пыталось втиснуться второе…

Шурка рассказывал, то понижая голос до тихого шепота, то почти крича.

— Шершавый хобот пробежался по моим позвонкам, защищенным тонкой синтетической тканью. Я глянул в окно — вернее, в то пространство, что еще оставалось незаслоненным грузными щупальцами зверя, — и отчетливо увидел, как меж деревьями вздымается что-то громадное, как курган, и пульсирующее, словно вынутое из ребер сердце…

— Ох, батюшки! — закручинилась за моей спиной тетя Дуня.

Борька, побледнев, пятернею вцепился в Шуркино колено:

— Ну, давай, не тяни!

А у меня даже рот приоткрылся.

— К счастью, — чуть-чуть порозовев от волнения, продолжал Шурик, — животное не имело намерения извлекать из скорлупы такую маленькую добычу. Видимо, оно не считало, что я — самое ценное в этом металлическом орешке. Щупальце подтянулось, завязалось узлом у входа и, наполнив мою кабину едким запахом испарины, принялось с натугой поднимать корабль над землей. И шеститонный аэрон начал с неохотой поддаваться. В этот момент я нащупал наконец дверную клавишу и вдавил ее в панно. Что-то звякнуло над моей головой. Острый, как бритва, край люка легко отсек мясистый узел, который рухнул мне на плечо вместе с водопадом липкой оранжевой крови. От страшной боли, видимо, щупальца закостенели. Пока древесный спрут убирал раненую конечность и перемещал здоровые на ее место, тяжелый клубок, придавивший машину к земле, ослабел. Я рванул на себя рычаг старта. Огненные струйки пробежали по затянутому потоками слизи стеклу. Через секунду я перестал видеть вообще что-нибудь в облаках пара. Ведь это был ракетный старт, представляете? Тут в боковых дюзах что-то всхлипнуло, машина взлетела, и мясистые листья захлестали по толстой броне. Что-то большое и мягкое протаранил я, как подушку, — это был верхушечный цветок, наверное, — и неожиданный дождь промыл стекло аэрона. Передо мной раскинулось зеленое небо Лориали. Что-то мягко толкнуло меня в щиколотку. Я нагнулся и увидел отрубленное сплетение, которое извивалось у моих ног. На лету я распахнул две створки люка и выбросил конечность спрута вон. Еле поднял, честное слово. Ну, потом перевел машину на кольцевой полет, принял душ и дезинфекцию сделал на всем аппарате. Потому что мало ли что может быть… Вот теперь летаю по кругу над своим континентом и не знаю, садиться мне или нет. Подсунули континент, называется!..

Шурка замолчал. Он посмотрел на меня, потом на Борьку и заскучал:

— Ну и публика! Вам что ни расскажи — всё проглотите.

— Что же это вы изучаете такое страшное? — спросила тетя Дуня.

С добренькой улыбкой, открывающей ровные вставные зубки, тетя Дуня приблизилась к полукругу наших кресел и скрестила руки на груди.

— Да какое тебе… — начал было, тараща глаза и бледнея от ненависти, Борька.

Но Шурик ловко и тихо его оборвал:

— Уроки, тетечка, готовим.

— Вот я и говорю, — вкрадчиво возразила тетя Дуня, — наука уж больно нечеловеческая. Неужели в школе этому учат?

— Это, тетя Дуня, астробиология, — засвидетельствовал я, так как знал, что пользуюсь у вредной тетки кое-каким авторитетом. — Самая что ни есть последняя дисциплина. Задали нам рассказ по астробиологии, да чтобы от первого лица. Для этого и день отгула дали.

Тут я понял по наступившей тишине, что напорол чепухи. Шурка странно моргнул и взялся за подбородок, Борька закрыл ладонями уши и зашипел.

— Вот оно как, — загадочно улыбаясь, проговорила тетя Дуня, — а мне вражина мой объяснил, что у вас учитель труда заболел. Что ж ты мне врал-то, враг? Или матери пора написать?

— Ч-черт! — процедил сквозь зубы Борька и отвернулся. Шурик с надеждой смотрел на меня.