Array Array - Марина

— Так это ты была?

— Я…

— Этот гад Альперович всегда найдет изюминку.

— Что ты, Митя! Тут фунт изюму!

— И что ты ей хочешь дать?

— Да эту, Нюру…

— Какую еще Нюру?

— Да есть там такая Нюра.

— И что он вам говорит? — Митя обращается ко мне, но ответа не ждет, а тут же начинает говорить сам: — Не слушай ты его, старушка… Ничего не читай и ничего не смотри. Не забивай себе голову сквозными действиями и сверхзадачами…

— Митя, иди ты знаешь куда! — обрывает его режиссер.

— Ухожу, ухожу, ухожу, — говорит Митя и на прощанье делает мне ручкой.

— Эти безработные трепачи… Шляются где попало и языком молотят, — ворчит режиссер, — вот теперь с мысли сбился…

— Вы говорили, что задание…

— А, да–да… Слушай, пойдем, я провожу тебя до остановки, а то тут ведь не дадут поговорить.

— Идемте…

— Так вот в чем там фокус. Нюра любит главного героя. Она его очень любит, но тут приезжает красавица врач, и он на ней женится. И вот у них там свадьба, а Нюра, можно сказать, ни при чем… Вполне вероятно, что она там многим отказывала из–за него, или еще что… В общем, сама почитаешь. Ты быстро читаешь?

— Да.

— Посмотри у Андерсена «Русалочку», пригодится. Идея та же. Первый бал Наташи Ростовой погляди В общем…

— Этот пижон — Костя, или этот пижон кто–то другой? — вдруг раздается сзади громкий голос.

— По–моему, этот пижон — Костя… — говорит второй голос.

Мы оборачиваемся.

— И тебе не стыдно заставлять нас искать тебя по всему городу? — мужчина с подвижным лицом, изысканно одетый, хватает режиссера за грудки.

Второй, маленький курносый парень, тут же изображает две пощечины режиссеру (старый прием: не дотрагиваясь до лица, шлепает по своей собственной ладони).

— В чем дело, дети?

— Шарый закатил бал. Мы уже намариновались немножечко по этому случаю, но Шарый просил тебя отыскать… Ищем по всему городу. Дома тебя нет, на студии нет…

— Я только что со студии. Шарый–то мне действительно нужен…

— Его пока нет, но скоро приедет. Жену в отпуск провожает…

— Вообще–то Шарый очень нужен, — повторил режиссер, почесав в затылке.

— Тогда надо ловить такси, — сказал маленький.

— Ну, я пойду. — Я тронула режиссера за рукав.

— Ни в коем случае, — сказал мне мужчина с подвижным лицом, — вы что, хотите, чтобы Дима умер среди мужиков и какой–нибудь мужик прикрыл ему пятаками глаза? А Дима хочет, чтобы это сделали вы. Верьте Диме.

Режиссер молчал. Ему, наверное, было неловко передо мной.

— Я все–таки пойду, простите…

— Костя! Если ты не скажешь ей, чтобы она осталась…

— Оставайся, чего там, — промямлил режиссер.

— Нет, вы смотрите, как он заговорил с тех пор, как ему доверили фильм, а? — продолжал Дима уже в такси, изо всех сил притискивая меня к дверце. — Вы смотрите, какой он стал важный, а? Да ты Шарому должен пятки лизать, что он согласился с тобой работать. Да с ним бы любой режиссер за милую душу связался, а он тебе, гаду, сценарий отдал… Шарый — человек! Верьте Диме!

Народу на «балу» было немного: некрасивая женщина, одетая с иголочки, которая налево и направо улыбалась и громко рассуждала о новых фасонах лифчиков; красивый мужчина, лицо которого мне показалось знакомым и который все время повторял, что он «старый и больной человек», больше ничего за весь вечер он не мог придумать; разбитной, немножко истеричный рубаха–парень с гитарой; Дима и невысокий курносый парень, который бегал за такси. И мы с моим режиссером.

Комната, как я поняла, принадлежала тому самому Шарому, который устроил весь этот сбор.

Комната мне понравилась: было в ней что–то такое, что возбуждало любопытство. Может быть, книги, а может быть, большие, темного дерева, наглухо закрытые Шкафы, в которых могло храниться все, что угодно.

Пахло старой бумагой и почему–то — сухой травой.

— Я думаю, можно приступить, — сказал Дима, потирая руки.

— Подождем Шарого, — отозвался режиссер.

— И Пиня вышел, — сказала женщина.

— А Пиня–то куда?

— Да девочку решил какую–нибудь найти, они же на него, как мухи на мед… А то тут у нас женщин раз–два и обчелся… Скучно.

— Женщины! Займитесь пока столом!

Чтобы заняться столом, надо было выйти на середину комнаты, и пока я шла, я все думала о том, как надо идти, чтобы не казаться испуганной и жалкой, поэтому дважды споткнулась.

Я разворачивала свертки с продуктами и неловко шлепала их на тарелки.

— Так же нельзя, нельзя, как вас зовут?