Виталий Коржиков - Волны словно кенгуру

А я смотрел вдаль, на голубое токийское небо, где должна была белеть гора.

— Всё Фудзияму никак не найдёшь? А раньше никогда не видел?

«В том-то и дело, что видел. В том-то и дело», — подумал я.

Как-то в маленьком японском порту рабочие пригласили нас в посёлок, к самой Фудзияме, которую, как человека, с уважением называют «Фудзи-сан».

Мы поехали.

Сначала всё вокруг забивал туман. Не только Фудзиямы, а и дороги не видно — такой туманище! Провожатые виновато шутили:

— Не видно Фудзи! Фудзи-сан сегодня не в настроении. Но вот пробежал поверху ветерок, смахнул туман, облака.

И в небе забелела снегами гора. Как белая шляпа над Японией. Засияла, заискрилась. Японцы сразу оживились:

— О, видите, Фудзи-сан развеселилась. Гостей встречает!

У подножия горы на зелёных полях старательно наклонялись к земле крестьяне. А на головах у них сияли островерхие шляпы — совсем как маленькие Фудзиямы.

Народу вечером набилось в рабочий клуб — ступить некуда.

Вышли мы на сцену, рассказали о Москве, о Владивостоке. О том, как живём, работаем. Даже спели. Раз просят, отчего не спеть!

Японки подарили нам цветы. А японцы поклонились, говорят:

— Теперь наши песни послушайте!

Один старичок сыграл на старинной флейте.

Потом паренёк то ли песню спел, то ли стихотворение прочитал.

А под конец поднялся рабочий с двумя дочками, засмеялся весело и объявил:

— Сейчас мы споём для друзей японскую народную песню «Катюша».

Тут засмеялись и мы и японцы, зааплодировали. И все запели!

И не успели допеть последние слова, выбежала на сцену ещё одна девчушка. Совсем маленькая, в большой «фудзи-яме».

Третья дочка!

Замахала в обиде ладошкой на сестёр, заплакала: отчего не подождали, ей тоже перед гостями выступить хочется!

Подождали бы, да ведь нам некогда! «Сёкай — дружба» — хорошо, но пора на судно!

Японцы проводили нас к автобусу, а сами взялись за руки, раскачиваются и кричат:

— Дружба — сёкай! Дружба — сёкай!

Вдруг слышим, девчоночий голосок в окно доносится. Выглянули, а это маленькая певунья забралась к отцу на плечи и для нас японскую песню затягивает! Громче всех поёт.

— Ну, боевая! — развеселились мы. Собрали все цветы в один букет и протянули девочке. Заработала!

Всю букетом закрыли, одна соломенная «фудзияма» над цветами высится.

Я потом не раз проплывал мимо этих мест. Выйду, бывало, на палубу, смотрю в сторону гор и вижу: шумит вокруг нашего автобуса толпа, а над ней — две Фудзиямы.

Одна вдали — большая, снежная. Сияет над всей Японией, а другая маленькая, словно её внучка; сидит на отцовских плечах за букетом цветов, и только звонкий голос из-под шляпы доносится. Для друзей поёт!

Сейчас старшая Фудзи была «не в духе».

И сколько я ни всматривался, только припоминал её, а разглядеть не мог.

Не успели мы пройти квартал, другой, как набежали облака, столкнулись и хлынул ливень. Над японцами, над японками раскрылись зонтики. А мы бросились под мост, по которому грохотала электричка.

Под мостом — ряды лавочек.

В левом ряду висят брюки, свитера, колышут руками нейлоновые рубахи. Направо — разные древности: бронзовые драконы, фарфоровые чаши, а на лотке мерцают древние монеты.

Направился я к ним: другу-то обещал. А Шубенко показывает:

— Ты сюда посмотри!

По стене ползли черепашьи панцири, возле них бодался настоящий самурайский шлем с обрубленными рогами. Шубенко взмахнул рукой, как мечом, рассмеялся:

— Посшибали!

В витринах колесиками сверкали десятки транзисторных приёмников самых разных марок.

— Хороши колесики! — отметил Шубенко.

Над головой опять загрохотало, промчалась электричка, рубахи и брюки на вешалках закачались. Будто мы ехали в длинном, бесконечном поезде.

И Шубенко опять сказал:

— Вот Япония. Кругом колёса! Внутри колёса, с боков колёса, сверху колёса! Техника!

Но вот дождь кончился. Мы вышли из-под моста и вдруг услышали странный шум.

С внешней стороны моста в стену был встроен целый ряд каморок. На их окнах стопками лежали новые, только что сшитые рубахи. В открытых дверях колебались под ветром циновки, а за циновками двигались босые истрескавшиеся ноги.

Людей не было видно, только их ноги нажимали на педали швейных машин, словно мчались наперегонки на одном месте.

Когда вверху грохотал поезд, казалось, что ноги нажимают на педали ещё быстрей, словно мчат на себе и этот мост и эти быстрые вагоны, а когда поезд проходил, казалось, что они бегут изо всех сил вслед и стараются его догнать…