Виталий Коржиков - Волны словно кенгуру

Бывало, настирают белья, развесят по верёвкам на морозе. Заколышется оно на ветру, зашелестит на солнышке и пахнет свежо, морозно. Вдали, за забором, шумит заснежённый лес, качаются сосновые ветки, и от белья тоже сосновой свежестью пахнет. Мыльным духом и сосновой свежестью. Принесёшь бельё домой, а оно хрустит, складываться не хочет. Инеем и небом дышит.

Наденешь потом рубашку и в зимние запахи окунёшься!

Так вот, пока стирал, всё припомнил. И двор, и лес, и снега… Словно бы домой заглянул.

А ночью лёг спать, прикрыл глаза и опять вижу: шелестит на морозце бельё, и прямо передо мной сосновые ветки колышутся.

То, бывало, лежу дома и во сне пальмы вижу. А теперь качаются за иллюминатором тропические волны, выпускают иголочки тропические звёзды, а мне всё не тропики, не пальмы, а наши сосны видятся, родина. Соскучился.

Теперь мы катили вдоль длинного, как дельфин, полуострова Малакка, и рядом были знакомые мне города — города из моего альбома.

Они и на карте расположились, как когда-то у меня в альбоме марок. Сначала богатый и шумливый Сингапур, за ним, как его младшие братья, города поменьше и победнее — Малакка и Пенанг.

Мы шли сначала к младшим братьям.

Волны легко и мягко приподнимали судно. Вода была весёлой и прозрачной, будто океан напился солнышка. И рабо-талось всем легко. Боцман перебирал тросы, начальник рации с Митей чинили антенну, палубная команда красила трюмы. А капитан то подсчитывал с Колей груз, то бегал, напевая, и подзадоривал нас:

— Ну что? Скоро Индия, а там домой?!

А однажды остановился возле Фёдора Михайловича и сказал:

— Ну что, помощник, пойдём и мы с командой покрасим?

— Нет, я сначала вот удочку доделаю! — Фёдор Михайлович показал леску.

— Всё бы тебе с удочками возиться! — усмехнулся капитан.

— Привычка! Я во время войны под Севастополем только, бывало, автомат в сторону — сразу за удочку. Целый взвод ухой кормил!

— Ну ладно, — сказал Иван Савельич. — Вызываю тебя на соревнование!

— А что за победу?

— А я твой компот выпью!

— Это почему же? — Фёдор Михайлович вскинул голову.

— А потому, что победителю сразу два компота. Свой и побеждённого.

— Ну ладно! — сказал помощник. — Посмотрим.

Он сбросил рубашку; капитан остался в одних плавках, повязал голову полотенцем, и они стали размечать, где кому работать.

Но в это время из радиорубки выглянул начальник рации:

— Иван Савельич! Радиограмма! С «Уссурийска»!

— Неги, капитан! — крикнул Фёдор Михайлович, а мне сказал: — У него сын третьим штурманом на «Уссурийске» плавает. Семья-то морская. Все плавают, никак собраться не могут. Один во Владивосток — другой из Владивостока. Один в Индию — другой в Америку.

Капитан прочитал радиограмму, замахал ею, как флажком:

— Полундра! Витька тоже к Малаккскому проливу подходит. Встретимся! За дело, ребята, чтоб всё сверкало!

Мы работали катками. А Иван Савельич красил кистью и приговаривал:

— Ну, теперь уж точно, быть помощнику без компота!

Красили мы хорошо, но солнце работало ещё быстрее. Сначала пароход стал розовым, через несколько минут — ярко-красным. А скоро наступила ночь.

Я тоже ждал сообщений из дому. Где-то рядом летели точки и тире, но всё мимо моей каюты.

Я оделся и пошёл на мостик.

Открыл дверь, занёс ногу и шагнул не на палубу, а прямо в звёзды.

Из-за горизонта поднимался Южный Крест. Над мачтой разгорался Скорпион… А возле звёзд, на мостике, опять торчали три головы. Опять дружки собрались. Веня был на вахте, Коля-артековец оторвался от грузовых бумаг, вышел подышать, а Митя отстучал все радиограммы, все принял — и к дружкам.

То и дело по горизонту полз какой-нибудь огонёк, пробиралось сквозь ночь судёнышко. Не столкнуться бы. Место серьёзное — впереди Малаккский пролив, Сингапур. Океанский перекрёсток!

Ребята о чём-то разговаривали. Я подошёл к ним: всем вместе повеселей.

— А птиц киви в Зеландии видел? — спросил Митя. Он ещё нигде не был.

— Н-нет, — сказал Веня.

— А что, некогда было? — спросил Коля.

— П-поч-чему? Мы на «П-пионере» там месяц стояли. Я охнул. На «Пионере»! Это ведь на нём мне нужно было идти в плавание!

Тут из открытой рубки раздался усталый голос:

— Зеландия Зеландией, а какого-нибудь японца не проспите. А то будем здесь без штанов в воду прыгать.

В рубке на диванчике дремал, накрывшись фуфайкой, Иван Савельич. Дремал да прислушивался. Веня штурман-то молодой…