Виталий Коржиков: Волны словно кенгуру

— Братцы, во Владивостоке-то сейчас футбольный матч! «Луч» играет! Вот бы посмотреть по телеку. Да не достанет, наверное…

Я подошёл к телевизору, повернул выключатель — по экрану побежали быстрые полосы, затем отпечатались вдруг белые, острые знаки, иероглифы, появилось женское лицо. Женщина улыбнулась и сказала:

— Коничива!

Капитан кивнул ей в ответ: «Здравствуйте!» — и повернулся ко мне:

— Ну, вот тебе и Япония!

Я старался рассмотреть японский берег в бинокль. И неожиданно увидел впереди какое-то странное волнение воды.

Прямо поперёк моря текла зелёная широкая река. Волны ее поднимались, приплясывали и друг за дружкой напористо шли к северу.

Я протянул бинокль штурману. Он скользнул по горизонту взглядом и сказал:

— Так это же Куросиво, тёплое течение.

Странно! Сколько раз бывал здесь, а Куросиво, про которое отвечал ещё в школе на уроке, увидел впервые!

Я скомкал лист бумаги, бросил вниз, и он, покачиваясь, быстро побежал в сторону от нас. По знаменитому тёплому течению.

Между тем впереди на острове забелел уютный маячок, потянулись навстречу старые рыбацкие шхунки. На рубках у них чернели иероглифы. На бечёвках, как флажки, трепыхались сушёные каракатицы.

Вокруг запахло рыбой, брезентом и резиной от рыбацких сапог.

Шубенко вышел покурить, посмотрел на берег и покачал головой:

— Ну японцы. Опять меняют географию! Снова вноси поправку в лоции.

Я сначала не понял, а присмотрелся к берегу и не стал спрашивать почему. И так видно.

Стоит у берега земснаряд. Всасывает насосом песок с морского дна и намывает к острову. К старому берегу молодой, ещё весь жёлтенький, прирастает. Бьёт в насыпь волна, набрасывается на песок, старается утащить обратно. Но берег растёт, теснит море.

Ходят по новой земле тяжёлые катки, трамбуют её, укатывают. Кричат рабочие в жёлтых касках, работают изо всех сил лопатами.

Скоро они поставят причал, поднимут новые маяки и выйдут встречать корабли!

— Коничива!

Справа по борту всю ночь угадывался берег. Вдоль него блуждали лёгкие огни катеров. Но потом нахлынул туман, всё исчезло, и штурман Володя включил локатор.

Сначала в центре экрана возникло пятно, потом от него протянулся и забегал по кругу яркий лучьк. Ок вращался, словно что-то нащупывал. Вот прояснилась на экране береговая полоса. А возле неё объявился зеленоватый светлячок: локатор обнаружил рядом с нами какое-то судно.

Скоро за бортом появилось голубое сияние.

Я выглянул за дверь.

Ничего себе светлячок! Нас обгонял четырёхпалубный лайнер. Все палубы его были ярко освещены. В открытых дверях тут и там темнели фигурки пассажиров. Иллюминаторов было так много, и все они так весело отражались в воде, что казалось, по морю плывёт целый праздничный город.

С теплохода доносилась музыка. И жаль было, что она проплывает так быстро.

Через час светляков в локаторе стало ещё больше. Будто в него насыпали горсть каких-то светлых зёрен.

Штурман посмотрел на экран, схватился за голову, крикнул:

— Вахтенный, право руль! — и побежал звонить капитану. Шубенко вошёл в рубку, сонно тряхнул головой:

— Ну, сейчас достанется! Опять перед заливом пошли катера.

В это время туман полез влево — будто за шнурок потянули штору, — и впереди обозначились сотни пароходов, больших и малых.

Я снова посмотрел в локатор. Там пятна были светлые, а в заливе суда стояли тёмные. Они едва заметно качались на воде и, казалось, чего-то ждали. На трубе каждого из них было нарисовано солнце.

Шубенко закурил и тревожно сказал:

— Японцы-то, кажется, бастуют. А если бастуют и грузчики, застрянем!

В рубке раздался писк радиотелефона, потом в нём кто-то захихикал, и вдруг несколько голосов затараторили по-японски.

Тогда Шубенко снял трубку и спокойно сказал:

— Кавасаки, Кавасаки! Аи рашен шип «Витя Чаленко»… Я — «Витя Чаленко». Жду лоцмана. Жду лоцмана.

— «Ви-ть-тя Тш-а-аленко»? — спросил откуда-то с берега тонкий голосок.

И началась весёлая перекличка… Мы входили в Токийский залив.

Как-то разом всё заалело. Я положил руки на поручни и удивился: руки-то у меня алые!

Сопки вдали светились, будто пламенеющие горы угля. Алыми стали вокруг пароходы, кричали алые чайки. И навстречу нам по-утреннему бодро торопился алый катер с большими буквами: «Peilot».

С катера на трап ловко прыгнул лоцман и, раскланявшись, побежал в рубку. На нём был лёгкий серый костюм, резиновые сапожки. А короткие, ёжиком, седые волосы розово блестели, как иней в зимнее утро. На боку у него висел транзисторный передатчик с тонкой сверкающей антенной.