Анатолий Мошковский - Синева до самого солнца, или Повесть о том, что случилось с Васей Соломкиным у давно потухшего вулкана

— А вон в том углу несколько этюдов пограничников и рыбаков, — сказал Иван Степанович, и Вася обернулся.

Перед самым его лицом оказался мольберт с холстом на подрамнике — влажным, вкусно пахнущим, испещрённым мазками, как море под ветром. И на нём что-то похожее на него… Да, да, это он, Вася Соломкин, с его круглым, веснушчато-пёстрым лицом, с грустными глазами и чуть распущенными, беззащитными губами: вот-вот расплачется и крикнет в страхе: «Мма!»

У Васи неприятно запершило в горле. Он не раз смотрелся в зеркало, ревниво вглядывался в свои глаза, чуть вздёрнутый коротенький нос и губы. Пытался понять, какой он, что могут подумать о нём люди, впервые увидевшие его на улице. Неужели его лицо может быть вот таким?

— Что, не узнал себя? — напряжённым голосом спросил художник.

— Какая-то плакса здесь… — пожал плечами Вася. — Будто конфетку не дали, и он сейчас заревёт… Ну я пойду… Пора.

— Топай, — сказал Иван Степанович, — я не кончил эту вещь, и прошу тебя, Вася, когда будет настроение, ещё разика два прийти. Я кое-что добавлю, уточню… Договорились?

Вася толкнул скрипучую дверь и со всех ног кинулся к калитке. Он знал, что никогда больше не придёт сюда. Неужели он в самом деле такой?

Вася быстро шёл по наклонной каменистой тропке мимо плотных заборов и реденьких сквозных заборчиков, за которыми густо и щедро росли шелковицы, абрикосы, виноград и цветы. Шёл, и скоро обида его чуть смягчилась. В чём-то художник, наверно, прав, что-то он уловил в нём. Почему Ира позвала его, Васю, позировать деду? Да только потому, чтобы отделаться от него… И отделалась.

Так ему и надо!

Ира проснулась от неумолчного, радостного щебета и писка за окном и открыла глаза. Под крышей их корпуса жили ласточки. В лепных гнёздах обитали уже оперившиеся птенцы, они быстро росли и поэтому всегда были голодны и так настойчиво требовали еды, что их родители целый день доставляли корм в их разинутые рты.

Вот ласточка-мама — хотя, возможно, и папа — вывалилась из отверстия своей квартиры, трепеща чуть скошенными назад острыми крыльями, как ножницами, стригла воздух, а тем временем ласточка-папа — хотя, возможно, это была и мама — с размаху влетела в отверстие гнезда. Как только не промахивались они и не разбивались о каменную стену! И на несколько минут, пока птенцы насыщались червяком или букашкой, над террасой устанавливалась тишина.

Ира спрыгнула на тёплый от солнечных лучей пол и вышла на террасу.

Дед писал за круглым плетёным столиком письмо, писал чёрным рисовальным карандашом на твёрдом листе, вырванном из походного альбома. Услышав её шаги, он поднял голову.

— Как спала, Ириша? Не забыла, сегодня в Судак.

— Не забыла. — Ира протяжно зевнула, потянулась, смахнула с шеи невесть откуда взявшуюся щекотную божью коровку и вспомнила всё, что было вчера. — Ну как Васька? Доволен моим натурщиком?

— Да уж не знаю… Он оказался обидчивей, чем я думал, — ответил дед. — Боюсь, не придёт на второй сеанс. По-моему, он славный, да уж слишком всё принимает близко к сердцу, и серьёзное и незначительное. В ваши годы надо уже разбираться, на что нужно только улыбнуться или огрызнуться, а что стоит слёз.

— Я отлично разбираюсь!

— Ещё бы. Когда-нибудь тебе крепко достанется за хвастовство и легкомыслие.

— Не пугай меня, деда, я не пугливая. А Вася и правда обидчивый, какой-то не как все… То тихий — не слышно его, а то бегает, кричит — хоть уши затыкай. И умный, и наивный. Неровный какой-то. И очень смешной. А так он хороший. Но совсем не понимает, что девочкам интересно, а что нет.

Ира сказала это и вспомнила, как они с Таей задевали его и насмешничали. Надо как-то сгладить вчерашнее. Ира готова была даже с пистолетом побегать, как он хотел, лишь бы не обижался. Васи нигде не было. Ира вернулась в столовую и подошла к столу, за которым допивало чай Таино семейство. Тая не знала, куда подевался Вася, зато Алька, этот весёлый, компанейский и симпатичный парень, которого Тая почему-то терпеть не может, громко и радостно заявил:

— Только что у нас было пиршество! Мы и соседи уничтожали в громадных количествах отлично изжаренную черноморскую рыбку! Вкуснятина — умереть! Лишь твой Василий не притронулся, не в настроении.

— Это почему же? — спросила Ира.

— Прости, забыл спросить! — засмеялся Алька.