Брайан Джеймс - Грязный лгун

— Секунду, мам! — кричит он, выключая музыку и подходя к двери.

Он поворачивает замок, его мать открывает дверь и заглядывает в комнату, с подозрением щуря глаза.

— Что ты здесь делаешь? — Она принюхивается, как папин пес, когда обнюхивает мои джинсы, чтобы поймать меня с поличным, — Ты что, принимаешь наркотики?

Син отвечает ей, что нет, но это уже неважно, потому что она увидела меня.

— Здравствуйте, миссис Роберте, — говорю я.

Она говорит мне «привет», но по ее лицу я вижу, что она думает о чем-то другом, я это вижу так же отчетливо, как луну, когда ночью лежу в своей кровати и смотрю в окно.

Она знает.

Она говорила с кем-то из моих, и она знает. Мне плевать на это.

Мне кажется, что я бы не пришел сюда, если бы не хотел, чтобы кто-то знал.

— Давно вы здесь? — спрашивает она у Сина, и тот отвечает, что недавно.

Она поднимает бровь, выражая сомнение, пытаясь выяснить, был ли я здесь все это время.

— Мы только пришли, примерно час назади — говорит Син недовольным голосом, потому что ему не верят.

Но его мать больше не слушает — она через всю комнату заметила шишку над моим глазом, она видит ее еще четче, когда подходит к кровати Сина.

— Что случилось? — спрашивает она, протягивая руку, чтобы прикоснуться к моему лицу — почему-то прикосновение делает вещи более реальными.

Я отдергиваю голову.

— Просто подрался, и все… Ерунда.

Она говорит, что это непохоже на ерунду и что она сейчас принесет что-нибудь, что можно приложить.

Я помню, как Рой меня также избил, мой глаз почти совсем заплыл, а вокруг него был сплошной синяк. Я помню, что сказал маме то же самое: — Ерунда. — И помню, как она мне сказала: — Конечно, ерунда, мать твою, — и что если бы я постоянно не пререкался с Роем, он бы не был таким жестоким.

— Просто, блин, делай то, что он тебе говорит! — кричала она, для убедительности грохая стаканом о стойку бара и звучно шлепая босыми догами, удаляющимися в темную пещеру ее спальни.

Я помню, как я думал: если бы она только знала, что он заставлял меня делать, она была бы на моей стороне. Но сейчас я не так в этом уверен, я не уверен а том, что она не знала, не уверен, что здесь всe было не так, как со стариком из магазина, продающим спиртное. Потому что я начал понимать, что был нужен ей только для того, чтобы было легче получать то, что ей нужно, — она позволяла им использовать меня, чтобы самой использовать их.

— Мне кажется, мама знает, — говорит Син.

— Я в этом уверен… — пожимаю я плечами.

— Хочешь, бежим? Мы опять можем вылезти в окно.

Я отвечаю ему, что все в порядке и что я никуда не хочу идти.

Я думаю, он собирался сказать мне, что я сошел с ума, когда вошла его мать со льдом, завернутым в полотенце, и с тюбиком вонючего крема, которым она стала мазать синяк вокруг моего глаза и мою оцарапанную щеку.

Она ничего не говорит, делая это — как медсестра молча обрабатывает рану, а не пациента.

— Держи лед на лице, пока не растает, скоро йолегчает, — говорит она, и я улыбаюсь, говоря ей «спасибо».

Потом она выходит из комнаты, оставив дверь открытой.

Мы с Сином переглядываемся: мы оба знаем, куда она сейчас пошла, звук ее шагов затих у кухни, там, где на стене у них висит телефон. Мы оба знаем, какой номер она набирает.

— Извини ее за это, — говорит Син.

Я отвечаю, что это не его вина. Мы сидим и ждем, а я не могу не думать о том, что меня отправят в кабинет директора и что я буду сидеть и ждать у закрытой двери вместе с секретаршей, ждать, когда меня вызовут, не зная, будет ли мой проступок считаться серьезным или всего лишь странным. Я не знаю, как мой отец воспримет все это, и я не узнаю этого, пока мама Сина не вернется в комнату, и тогда — ей даже не нужно будет ничего говорить — я по ее лицу пойму, что он решил.

Но мне так и не удается выяснить это, потому что его мама не возвращается в комнату — вместо этого она зовет к себе Сина.

Син взволнованно смотрит на меня, прежде чем встать и выйти из комнаты. Я скрещиваю пальцы в кармане и стараюсь казаться спокойным, показать, что мне плевать, что я сильнее, чем я есть на самом деле.

Лед понемногу стягивает мою кожу, звездочки в моей голове начинают мерцать и гаснуть по очереди, и я уже могу сосредоточиться на словах, доносящихся из кухни в другой стороне дома.

Но я не могу ничего разобрать, поэтому я просто ложусь, откидываясь назад, прямо на скомканное за моей спиной одеяло.

Закрыв глаза, легко думать о том, что все пошло наперекосяк, о том, как я все испортил с Рианной, как сильно теперь возненавидят меня Джордан и Кейт и все их дружки, кроме Сина. Так же легко мне думать о той машине — как близко она была, как легко было открыть дверь, чтобы сесть рядом с мужчиной, который хотел, чтобы я сел рядом.