Михаил Герчик - Солнечный круг

Работали по очереди, на всякий случай кто-нибудь торчал у решетки.

Если разобраться, мы подкапывались под забор. Он ведь и служил нашей темнице задней стеной. Здесь даже фундамента не было, так что дело у нас шло довольно быстро. Минут через двадцать — тридцать лаз был готов. Я первым протиснулся сквозь него, за мной — Казик, замыкающим — Витька. Прижимаясь к мокрой от росы траве, мы заползли в ельник и только там почувствовали себя в полной безопасности.

— Ну, теперь держитесь! — Витька взъерошил волосы, вытряхивая из них песок и шильник, и погрозил кулаком в сторону лагеря. — Мы вам устроим военную игру…

— Ничего не будет, — послышался в темноте голос отца, такой неожиданный, что мы от испуга прижались друг к другу. — Мы сохраним нейтралитет. — Отец посветил фонариком, и мы увидели рядышком с собой под елочками Ростика, Леру и Жеку. — Мы как раз ломали голову, как вас выручить, но коль вы выбрались сами, — тем лучше. Казик пусть отправляется в лагерь, а мы — на плот. На рассвете снимаемся с якоря. Не будем вмешиваться в чужую игру, мы только все испортим.

— Глеб Борисович, — взмолился Казик, — возьмите меня на плот.

— Не могу, брат, — ответил отец. — Дисциплина есть дисциплина. И потом — завтра ваш лагерь пойдет в бой. Если ты не вернешься, это будет просто дезертирство.

Казик запыхтел от огорчения.

— Тогда погодите, — прошептал он. — Там ведь остался план всех укреплений «Орленка», правда, он немного пожеванный, но я все восстановлю! Сейчас я за ним слазаю.

— Но это будет несправедливо… — начал было отец, однако я перебил его:

— Это будет справедливо. Им удалось узнать пароль, Казик унесет план. Постой, я сам его притащу, а то ты еще застрянешь в дырке…

Уходя, мы забыли погасить лампу, и я без труда нашел мокрый комок бумаги. Эх, и пожалеет завтра тот Андрей, что не унес его!

А потом мы проводили Казика до лагеря и сами обходной тропинкой двинулись к плоту.

Жалко, что отец объявил нейтралитет, мы б этому «Орленку» показали, как нужно играть!

Отплыли мы на рассвете: побоялись, что ребята из «Орленка» хватятся, прибегут и всыплют нам за подкоп и все остальное. Быстро уложили палатку, собрали одеяла, посуду и снялись с якоря.

Река подхватила плот на свои упругие плечи и медленно понесла его сквозь зыбкий вязкий туман к далеким кострам, разгоравшимся на востоке. Вдоль реки, как вдоль длинного коридора, тянуло влажным низовым ветром. Мы накинули на плечи одеяла, вывернули поближе к фарватеру, чтоб случайно не наткнуться на мель, и поставили парус. Парус поймал ветер и надулся от радости, наверно, ему уже давно надоело висеть толстой колбасой под реей. В предутренних сумерках он казался не алым, а черным, и отсыревший флаг хлопал над ним тяжёлым глухариным крылом. Веселее зажурчала под бревнами стылая вода, и вскоре наша стоянка, оба лагеря с их «войной», «шпионами» и «каталажкой» остались далеко за поворотом.

Отец с Ростиком ладили на корме спиннинги. Витька выбивал чечетку в «вороньем гнезде», высматривая встречные суда и баржи, чтобы заблаговременно отвернуть к берегу, — бочка гудела где-то вверху глухо, как барабан. Лера дремала, свернувшись калачиком на сене, мы с Жекой несли вахту у руля.

Так мы плыли без происшествий и приключений, а небо над нами серело, словно какой-то добродушный толстяк-маляр подмешивал и подмешивал в густую синеву белила, и костры на востоке разгорались все жарче, подсвечивая снизу перистые облака, и в этом дрожащем свете одна за другой медленно гасли звезды. Слева и справа от фарватера покачивались бакены, у них слезились и мутнели зеленые и красные от бессонницы глаза. Со свистом рассекая воздух, звонко шлепались блесны, а потом Витька перестал выбивать в бочке чечетку и закричал:

— Ребята, солнце всходит!

За черными ольховыми кустами, за серым луговым разнотравьем, за фиолетово-сизым ячменным косогором медленно всходило солнце. Оно проклюнуло горизонт, как желтый пушистый цыпленок яйцо, и во все стороны от него брызнули веселые лучи, до блеска отмытые холодной росой. Будто подожженный, вспыхнул наш парус, и бог солнца древних полинезийцев, намалеванный на нем, широко улыбнулся солнцу, и зыбкая дорожка перечеркнула реку, словно ножом вспоров порозовевший туман.

— Солнышко, солнце, выгляни в оконце! — Витька в своей бочке словно ошалел; я подумал, что вот сейчас он высадит днище и рухнет на палубу. — Там твои детки кушают котлетки! А у нас котлеток нет, у нас тушенка на обед…