Борис Комар - Поворотный круг

…В углу на соломе лежал белый как лунь дед Хобот. Еще вчера, как только ребят бросили в эту грязную и заплеванную камеру, дед встретил их оживленным бормотанием:

— Здравствуйте, сыночки, откуда вы и кто такие? Я дед Хобот, а вас как величают, буду знать, если скажете.

Дед Хобот был сухонький и суетливый, любил поговорить, ни разу не пожаловался, что его били, а били деда, видно, крепко: вся одежда, седые волосы, борода и усы были в крови, но он не сетовал на судьбу. Казалось, что дед получил какое-то внутреннее удовлетворение от того, что рассчитался с ненавистными ему фашистами. Он так и сказал ребятам:

— Не буду вас, сыночки, огорчать, а все-таки скажу: отсюда дорога одна… Было здесь со мной несколько молодцов, так тех уже забрали. А я еще топчу и так уже вытоптанную солому. Чего они мудрят? Разве я не знаю, что ожидает меня? Знал еще тогда, когда брался за древко лопаты…

И дед рассказал, почему он взялся за древко лопаты.

На маленький лесной хуторок, где жил дед Хобот, гитлеровцы почему-то не наведывались, хотя крутились вокруг да около вот уже второй год. Или хутор был далеко от проселочной дороги, или фашисты боялись лесных парней, а может быть, просто не надеялись чем-то поживиться, только там еще не было ни одного оккупанта. Дед Хобот уже начинал верить в счастливую звезду своего хутора, как вдруг в один из зимних дней до него донесся шум мотоцикла. Вышел из хаты, оперся на изгородь, засмотрелся на дорогу. Подкатил мотоцикл, и дед впервые на своем веку увидел живого фашиста. И надо было так случиться, что гитлеровец был невзрачный, плюгавенький и такой рыжий, что скорее походил на собаку Рудька, чем на человека.

Тем временем гитлеровец слез с мотоцикла, подошел к деду, что-то крикнул и ударил сапогом в калитку. Вошел во двор, увидел десятка два кур и чуть не присел от удивления.

«Mein Gott!..» [27] Боже мой! (нем.) — вскрикнул он и поднял автомат.

Раздалась очередь, куры повалились на снег. Гитлеровец хватал их теплыми и трепыхающимися, бросал в коляску мотоцикла. Потом хотел было закинуть ногу, чтоб влезть на сиденье, как вдруг увидел дедовых уток. Они, проклятые, как назло, вышли из сарая и, покачиваясь жирными телами, потянулись длинной цепочкой к хате.

«Mein Gott!» — еще раз сказал фашист, слез с мотоцикла и тихонько стал подкрадываться к уткам.

До сих пор дед Хобот много раз слышал, что у Гитлера и техника мощная, и генералы неглупые, и солдаты храбрые. И вот на́ тебе — такое плюгавенькое и невзрачное… Да если бы он появился на гулянье в хуторе, его бы девушки на смех подняли… У нас разве ж такие хлопцы? Как хотите, а дед Хобот такого не потерпит…

Он зашел в сарай, взял лопату, подошел к фашисту и ударил его по голове. Ударил, как видно, крепко: тот больше не поднялся.

На следующий день на хутор примчалось несколько грузовиков с солдатами и полицаями: хутор сожгли, его обитателей выгнали в соседнее село, а деда забрали. Теперь вот он лежит на трухлявой соломе и говорит ребятам:

— Я об этом знал еще тогда, когда брался за лопату. И нисколько не жалею. Вот только вас жаль… Считай, не жили на свете. Как же оно у вас вышло? Неужели случайно?

— Баловались, — ответил Анатолий, — пустили пару, а оно как дернет, как рванет… Разве удержишь?

Дед Хобот трет виски.

— Да куда там, разве я не знаю! Там сила! И прямо в круг? Видать, дорогая штука тот круг, если не простили…

— Ведь двенадцать паровозов замкнулось! — не сдержался Борис. — Двенадцать! Это вам не игрушки.

Дед покачал головой:

— Так, так. Такого они не простят даже вам, детям… Двенадцать паровозов! Подумать только…

— Да прибавьте сюда и те, — продолжал Борис, — прибавьте, сколько там стоит паровозов, ждет ремонта. Тоже не меньше. И долго теперь будут стоять…

Дед снова грустно покачал головой.

Ночью, когда ребята спали, он разбудил их.

— Сыночки, — сказал взволнованно, — вы меня простите, но так надо… Я знаю, что вы не верите в бога, я тоже, если говорить правду, не очень в него верю, но полагается мне попросить у людей прощенья. Так вы уж уважьте старика, очень вас прошу.

— Хорошо, — не стал возражать Анатолий. — Что вы хотите, дедушка?

— После моих слов скажите: «Пусть бог простит», больше ничего не надо.

Дед закрыл глаза, сложил руки на груди, помолчал, а потом сказал, обращаясь к ребятам:

— Может, я кого обидел или оскорбил ненароком, так вы простите, люди.

— Пусть бог простит, — отозвался Анатолий.

— Может, я кому-то дорогу перешел или по случаю праздника какое плохое слово сказал, вы уж простите, люди…