Борис Комар - Поворотный круг

Дед даже подпрыгнул от неожиданности, бросился к бричке, но потом остановился, подошел к майору.

— Чего испугались? Я же свой…

Дед потряс седой бородой и сказал:

— Теперь не разберешь, кто свои, а кто чужие… Так и гляди, чтоб не попасть в беду. Времена!.. А вы кто будете?

От старика Залета узнал, что находятся они неподалеку от Лубен, что за холмом — село Нижний Булатец. И несказанно обрадовался этой неожиданности. Это — спасение.

Узнав, что в Нижнем Булатце нет гитлеровцев, майор с наступлением вечера перевалил через холм и вскоре уже сидел в хате у Сацких. В дом, где квартировала сестра, учительница, и где вместе с семьей недавно отдыхал, он войти не осмелился. Знал: сестра выехала из села, а хата принадлежала выселенному кулаку — очень может быть, что хозяин снова туда вселился…

Коротко рассказал Тарас Залета, как он попал к ним.

Сацкие стали прикидывать, к кому обратиться, где найти такого человека, который укрыл бы его.

— Может, сходить к Гайдаям? — спросил Иван. — Тамара вернулась. Она же медсестрой в госпитале работает.

— Тамара? Дочка Павла? — обрадовался Залета. — Зови ее!

Несмотря на то что уже наступил комендантский час, Иван подался в Осовцы. Сначала пришел к Борису, и уже вдвоем пробрались они к Гайдаям.

К счастью, Тамара была дома. Завернула она в платок свою санитарную сумку, давно лежавшую без дела на этажерке, и сказала:

— Пойдем. Только не все сразу. Выходите сначала вы, а я за вами.

Тамара осмотрела рану, смазала ее йодом и переменила бинты. Потом сделала укол. Майор успокоился, уснул, а Тамара с родителями Ивана стала советоваться, где спрятать раненого.

— У нас ему оставаться нельзя, — сказал Сацкий.

— Что вы, папа! — вспыхнул Иван. — Что вы говорите! Пускай остается. Спрячем на чердаке или в сарае.

— Не горячись, сынок. Не думай, что я за свою шкуру дрожу. В наших руках судьба человека… Я когда-то был председателем колхоза, активист… Сейчас сам знаешь, как относятся фашисты к бывшим активистам. Сколько уже арестовали, а неизвестно, куда и подевали. К нам тоже могут прийти. Зачем подвергать человека опасности. Ему нужно убежище надежное.

— И нам опасно брать к себе… — с грустью в голосе произнесла Тамара. — Но я еще с мамой посоветуюсь.

— Я знаю, где его можно спрятать, — оживился Борис — У Володи Струка.

— Это кто такой? — спросил старший Сацкий.

— Мой дружок по школе. Один живет. В Осовцах. Мать громом убило, а отец на фронте. Свой парень, я его хорошо знаю, за одной партой сидели…

— А захочет ли он, сынок? Согласится ли? — усомнилась мать Ивана.

— Согласится, — заверил Борис.

— Ну хорошо, — сказал Сацкий. — Ты еще, Борис, разведай хорошенько, как и что. Завтра решим. А пока эту ночь пусть у нас переспит. Плохо, видно, ему, стонет, бредит…

Было за полночь, когда Борис собрался домой. Тамара осталась: ей надо было сделать майору еще укол. Когда ребята вышли во двор, Борис сказал:

— Слыхал, как стонет майор? Стонет и кричит: «Танки, танки!» Это они нас танками и оглушили… Не знаю, что бы я дал, если бы мне посчастливилось поджечь хоть один фашистский танк!.. Нет, танк, конечно, я не подожгу, — вздохнул Борис, — а что-нибудь подобное сделаю.

— Не дури, — предостерег Иван. — Нам надо быть сейчас особенно осторожными, чтобы спасти майора. Такой человек ценнее всякого танка.

— Человек человеком, а танк танком… Будь здоров!..

Володя Струк, тот самый, который так старался помочь Борису Гайдаю поймать «шпиона», тринадцатилетний мальчишка с удивительно светлыми глазами и неизменной улыбкой на устах, ежедневно отправлялся на базар и целый день слонялся там без дела. Базар в Лубнах знаменитый. Можно сказать, что до прихода гитлеровцев лубенский базар знали и в Киеве, и в Полтаве, и в Харькове. С ранней весны и до заморозков в Лубнах можно было купить свежие овощи и фрукты. Нигде не было таких «рассыпчатых», как говорили знатоки, помидоров, нигде не было таких красных и сахарных арбузов, хрупких и тонкокожих. А дыня? Правда, вокруг шла слава о «колхознице», но лубенцы из года в год настойчиво сажали свою знаменитую «дубовку», большую, сладкую, ароматную дыню, которая не боится ни холода, ни удара. А какие рубцы готовили лубенцы! Лубенские рубцы, приправленные чесноком, придавленные камнем, поджаренные в печи, где варятся, упревая, знаменитые полтавские борщи, вареники и галушки, не имеют себе равных среди закусок.

Володя Струк, блуждая по лубенскому базару, вспоминал прошлое и глотал слюну. Теперь исчезли с базара прежние чудеса, вместо них появились черные, твердые, словно головешки, буханки хлеба, за которые хозяин душу требовал; жмыхи и неизменный спутник каждого народного несчастья — кукурузные лепешки.