Эмиль Брагинский: Убийство в библиотеке

— Я не убивал!

Его поведение привело сыщиков в замешательство.

— Встаньте! — попросил Ячменев. — Здесь холодный пол. Вы схватите ревматизм!

— Лучше ревматизм, чем тюрьма! — упирался незнакомец, не поднимаясь с каменных плит. — Товарищ следователь, я не убивал! — повторил он жалобно, и при этом лицо его стало того же фаянсового цвета, что и предметы вокруг.

— Кто вы такой? — спросил Георгий Борисович. В его обширной практике случалось всякое, но еще никто не стоял перед ним на коленях в туалете.

— Ростовский Кирилл Петрович. Я главный хранитель библиотеки, где произошло убийство.

— Встаньте, пожалуйста! — Ячменев испытывал чувство неловкости при виде человека старше себя годами, стоящего в такой ненормальной позе.

— Ни за что! — проявил твердость характера главный хранитель.

— Может быть, ему так нравится? — заступился за Ростовского сердобольный Шалыто. — Может, у него коленки мягкие…

В мужской туалет, нисколько не смущаясь, заглянула Надежда Дмитриевна и, оценив обстановку, сказала:

— Вот времена настали! В уборных людей допрашивают! А я вас везде ищу, Кирилл Петрович, вносите десять рублей!

— На что?

— На венок! — сказал следователь.

— У меня сейчас нет! — заволновался Ростовский. — Внесите за меня, Надежда Дмитриевна, я вам верну!

— Ладно! — смилостивилась старуха, — Распишитесь!

Не поднимаясь с пола, Ростовский расписался в ведомости.

Когда мужчины остались одни, Шалыто передал рукопись следователю:

— Это про Ивана Грозного. Про то, что он очень плохой. А мы в школе проходили, что он хороший!

— Bаш недостаток, Ваня, — пожурил Ячменев, — что вы еще не забыли то, чему вас учили в школе!

Но Шалыто не понял намека следователя:

— Одним словом, не рукопись, а научная мура!

При этих словах Ростовский неожиданно вскочил на ноги:

— Почему же мура? Я все превосходно обосновал!

— Разве это писали вы, а не Зубарев? — удивился Ячменев.

— Сразу видно, что вы человек, далекий от науки! — с укором сказал Ростовский, — Сергей Иванович был слишком занят, чтобы писать научные труды. Но он, как никто, чувствовал веяния времени и всегда поворачивал науку, куда требовалось.

— И он много раз ее поворачивал? — спросил Ячменев.

— Приходилось, — уклончиво ответил Ростовский. — Вы думаете, легко управлять историей культуры?

— А разве можно управлять историей? — удивился простак Ваня.

— Не только можно, но и нужно. Так считал Сергей Иванович.

— Пройдемте в библиотеку, — предложил следователь, — поговорим. Здесь неподходящее место.

— Я боюсь мертвецов! — поежился Ростовский.

— Его увезли! — успокоил библиотекаря Шалыто, и все трое направились в бельэтаж.

— Какие у вас были отношения с убитым? — расспрашивал по дороге Георгий Борисович.

— Хозяина и раба! — с достоинством раба отвечал Кирилл Петрович. — Я писал за него все, даже докторскую диссертацию.

— Не может быть! — вырвалось у Ячменева.

— Может… — грустно, но убедительно ответил Кирилл Петрович.

— Где вы были вчера вечером, ну, часов в одиннадцать или в двенадцать? — вздохнул следователь.

— Дома! — без запинки отвечал допрашиваемый. — Я рано лег спать.

Ячменев всегда чувствовал, когда люди врут и с неприязнью взглянул на Ростовского:

— Еще один вопрос. Скажите, пожалуйста, у покойного здесь, в академии, была, ну, как это лучше выразиться… пассия, что ли?

Ростовский оживился и сразу приобрел элегантность. Это было неприятно Ячменеву, на котором любой костюм висел мешком.

— Видите ли, дорогой мой, Сергей Иванович был, как мы говорим, большой ходок…

Ячменев поморщился. Он не терпел пошлости.

— Не так давно у нас появилось прелестное создание, — с видимой охотой распространялся главный хранитель, — некто Алла Григорьевна. Учительница литературы. Готовит у нас диссертацию. Это называется связь науки с производством. Сергей Иванович, как вы понимаете, с удовольствием согласился быть ее научным руководителем. Весьма любопытна тема диссертации: «Свободное время школьника и борьба с ним». Идея заключается в том, чтобы уберечь ребенка от тлетворного влияния улицы и родителей.

Ячменев внутренне содрогнулся, и они вошли в библиотеку, где Фомин все еще стоял на страже.

— В библиотеке ничего существенного не произошло! — с сожалением доложил Зиновий.