Саадул Кануков - Девочка из Ленинграда

Рая вскинула на него глаза.

— Но я не верю, чтоб погиб весь полк, — продолжал Слепцов. — Хотя немцы действительно устроили там нашим ужасный котел. Но в таких случаях наши просто сдаются без боя. А некоторые даже переходят на сторону немцев. Так что не исключена возможность, что твой отец…

Рая приостановилась и, не спуская с Слепцова глаз, с ужасом ждала, что он скажет дальше.

— …попал в плен, — закончил фразу Слепцов. — И это, честно говоря, было бы очень хорошо. Все равно нам против немцев не устоять. Уже вся Европа у их ног.

Рая ничего не сказала.

Несколько шагов они прошли молча. Потом Слепцов спросил:

— Ну, а вы как живете тут? Наверное, трудно? Я бы мог кое-чем помочь вам. Баночку-другую консервов подбросить, сухого молока… И об отце узнать, если он жив… если в плену. Можно даже связаться с ним… — Он снова взглянул на часы и тут же остановился, сказал торопливо: — Я уже опаздываю… Давай договоримся так: сегодня у меня оперативное совещание у шефа. Завтра тоже буду занят. А вот послезавтра… или как-нибудь на днях ты зайдешь ко мне на службу, и мы поговорим обо всем. Хорошо?

Рая, не поднимая глаз, кивнула.

Слепцов козырнул и, задрав подбородок, торопливо зашагал в комендатуру.

Как только он скрылся за поворотом, Рая со всех ног бросилась бежать. Скорее, скорее к тете Дагалине! Рассказать ей об этой неожиданной встрече…

И вдруг страшная мысль сдавила сердце, перехватило дыхание. Она остановилась…

Да, как он сказал? «Некоторые переходят на сторону немцев… Не исключена возможность, что твой отец…» Правда, он добавил: «…попал в плен». И все же он ясно намекнул на другое. А может, он точно знает? Может, Игорь Александрович скрыл от нее, а Слепцову сказал?..

Она стояла около давно не работающего киоска «Мороженое», не ощущая ни пронзительного, ледяного ветра, ни мелкого колючего снега, бьющего в лицо, сыплющегося за воротник стеганки. Во рту пересохло, и она припала горячими губами к валику снега, накопившегося на стойке киоска… Перед глазами встал отец — добрый, честный, смелый…

«Нет, нет и нет! — решительно воскликнула она про себя. — Если бы папа был жив, он обязательно прорвался бы к своим, как те, о которых говорил Игорь Александрович». Она стряхнула с себя снег, подбила под платок разметанные волосы, запахнула стеганку, глубоко засунула в карманы окоченевшие руки и пошла тем не по-детски твердым шагом, каким идет человек, принявший бесповоротное решение.

Вот и знакомый дом. Рая открывает дверь и переступает порог.

Из кухни выходит Дагалина, в белом переднике, руки — в тесте.

— А, Раечка! — воскликнула она, подошла к девочке, поцеловала в щеку, — Ой, ты холодная как ледышка! Сейчас же раздевайся, разувайся — вот тебе тапочки — и на кухню. Будем греться и есть оладьи: я пеку их по рецепту твоей бабушки. Она у тебя удивительная мастерица.

За чаем Рая рассказала о встрече со Слепцовым.

Оказывается, Дагалина знает его: он работает в комендатуре переводчиком. Очень тщеславный, старается выслужиться. При допросах сам бьет задержанных. На ее глазах выбил одному молодому человеку зубы.

— Когда убираю его кабинет, меня так и подмывает вцепиться негодяю в горло и задушить прямо в кресле!

Дагалина не сомневалась в том, что Слепцов, приглашая Раю в комендатуру и обещая помочь им с бабушкой, преследует какую-то корыстную цель.

И вдруг Дагалину осенила счастливая мысль: ведь и они могут использовать знакомство Раи со Слепцовым в свою пользу, как используют доверие и расположение комендантских служащих к ней, Дагалине.

— Раечка, послушай, дорогая… Мне кажется, очень хорошо, что Слепцов пригласил тебя в комендатуру, — сказала она девочке. — Тебе непременно надо сходить к нему… Непременно, понимаешь?!

Рая сразу уловила тайный смысл ее совета и была рада, что Мать поручает ей новое задание.

— Я обязательно схожу, тетя Дагалина. И потом все, все расскажу вам.

— Договорились!

Но случилось так, что Рая не сама пришла в комендатуру — ее привели туда…

Сильно простудилась бабушка. Еще с утра она почувствовала недомогание, а вечером ее свалил жесточайший жар. Она то впадала в забытье и бредила, разговаривала со своим сыном Николаем, звала внука Вову, то открывала глаза и спрашивала сидящую у ее изголовья Раю, что сейчас — утро или вечер.

— Вечер, бабуля. Скоро — одиннадцать.

— О, уже ночь! Иди, детка, ложись. Дай мне попить и ложись.

Рая поднесла к ее воспаленным губам чашку. Арина Павловна отпила несколько глотков, сказала: