Иосиф Ольшанский: Невезучка

Конечно, он пришёл. Пришёл в тот самый момент, когда я примерял новые брюки.

Услышав его голос в передней, я так заволновался, что и вторую ногу засунул в ту самую штанину, в которой уже была одна нога...

Пока я возился со штаниной, Мишка приволок в комнату какой-то большой альбом.

— Это тебе Макарычев принёс подарок!. Он тебя поздравляет с днём рождения!..

В комнату вошёл Макарычев. Сейчас он был совсем не похож на себя: какой-то весь чистенький-чистенький, причёсанный, в новой куртке с молнией — я её ни разу не видел...

— Можно, я в этом альбоме немножко порисую? — спросил Мишка у нашего гостя. Гость сказал:

— Это сейчас не мой альбом, а Костин.

— Рисуй, — согласился я. Но тут вдруг Мишка запоздало обиделся:

— А почему ты мне не сказал, что у тебя день рождения? Макарычеву сказал, а я твой родной брат, а ты мне не сказал...

— Отстань, бери альбом и рисуй.

— Почему ты мне не сказал? — не унимался Мишка: — И мама не сказала, и папа не сказал, и бабушка — никто не сказал...

— Потому что у тебя было плохое поведение!

— Ну и ладно. Не мне, а тебе будет хуже. Я бы тебе подарок приготовил, а так не приготовил и ничего тебе не дам!

— Очень мне нужен твой подарок!..

— А мне не нужен твой альбом, рисуй сам, жадина! — окончательно обиделся Мишка и, швырнув альбом на стул, выбежал из комнаты.

Ему-то что... Выбежал из комнаты и всё. А я остался с Макарычевым и даже не знал, куда девать глаза. А тут, как назло, за дверью тихо, и мама не приходит мне на помощь — наверное, совещается на кухне с бабушкой...

— Ты садись, — сказал я Макарычеву, указывая на диванчик. Макарычев послушно сел.

— Если хочешь, ты можешь сесть на этот стул или вот на этот — на какой хочешь, на тот и садись, на любой...

— Я уже сижу, — сказал Макарычев. Разговор у нас не клеился.

И всё-таки мама меня выручила. И бабушка тоже. Они вошли в комнату и стали угощать этого недогадливого Макарычева. Конечно, ничего такого, что бывает на день рождения, не было — например, мороженого или фруктовой воды «Крюшон». Мы просто ели разные бутерброды и котлеты и пили чай с обыкновенным сахаром и вареньем.

Мишка забыл о своей угрозе питаться одной жареной картошкой. Вместе с нами он уплетал бутерброды и пил чай с вареньем. Он как-то неожиданно перестал обижаться на меня: наверно, мама успела поговорить с ним тихонько на кухне. Напившись чаю, он изрисовал с удивительной быстротой почти все страницы макарычевского альбома и вдруг сказал:

— А у Кости сегодня день рождения!

И протянул мне альбом:

— Вот эти все рисунки, — произнёс он с гордостью, — это я тебе нарисовал. И я тебе их дарю. Это тебе от меня подарок!

Какие это были отвратительные рисунки! Покосившиеся домики — в них даже собакам было бы неуютно, не то что людям; какие-то странные человечки, похожие больше на мышей; даже солнце мой младший брат умудрился изобразить в виде жёлтого паука...

— Правда, хорошо? — спросил Мишка.

Пришлось сказать, что хорошо. Иначе Мишка

стал бы это доказывать весь вечер. А мне ещё хотелось специально для Макарычева поставить пластинку «Петя и волк» в исполнении оркестра. А когда пластинка перестала играть, я показал Макарычеву свои книжки, а одну «Приключения Чиполлино» дал ему — не просто почитать, а насовсем: ведь он же мне подарил большущий альбом, хотя никакого дня рождения у меня не было.

Тут пришёл с работы папа. Мишка ему с удовольствием сообщил, что у меня день рождения. Но папа не успел удивиться: мама быстренько отвела его в сторону, что-то зашептала, и папа ничего не стал говорить, только посмотрел на меня странными глазами.

Если бы они все отругали меня при Макарычеве — и папа, и мама, и бабушка, и Мишка, — мне было бы гораздо легче. Но они меня не ругали, делали вид, что у меня действительно день рождения, и от этого мне было гораздо тяжелее.

Не везёт же человеку!

Второе моё главное невезение — это, конечно, фамилия.

Подумайте сами, у всех ребят и в нашем классе, и во дворе обыкновенные фамилии. У некоторых даже красивые. Например, Руднева Оля, Кириллов Гарик.