Дина Сабитова - Три твоих имени

А у Ритки много чего есть.

Есть, во-первых, у Ритки младшая сестренка Гелька. Гельку никто за водой не пошлет, ей всего четыре года. А Ритке уже семь — подумай-ка, большая, старшая.

Еще есть у Ритки четыре тетрадки — две в линейку и две в клеточку. Ритка осенью в школу пойдет.

Точно пойдет. Татка с мамкой много про что забывают.

Забывают еды сварить.

Забывают, что у Гельки валенок нет.

Забывают, что детям спать пора.

Но уж про школу не забудут, не может такого быть.

Еще есть у Ритки два старших брата. Но они совсем отдельно живут, взрослые они. Так что на Ритке весь дом держится.

Мамка на ферме все время, а татка у Ритки пастух. Лето когда — то пастух, а зимой просто так себе человек. Феликс Иванович.

И прозвище у татки смешное — его все Феличитой зовут.

— Вон, Феличита орет, кнутом щщолкает, пора корову в стадо гнать.

Еще есть у Ритки соседка, Вера Муратовна.

— Заходи, — говорит Вера Муратовна, — почаще ко мне, Ритка. Щец тебе налью, пирожка вот…

Ритка никогда не отказывается — ни от щец, ни от пирожка, ни от картошки. Потому что Ритке есть все время хочется, а у Веры Муратовны все очень вкусно.

Мамке Риткиной некогда готовить, она с фермы придет, говорит:

— Ох, устала я, доча, так уста-а-ала.

Глядь, и спит уже мамка. И татка спит. А в избе и темно, и холодно, и ужин не варен.

Гелька в уголке носом шмыгает.

— Ритк, давай картошки сварим.

— Сварим, сварим, — ворчит Ритка, — ты, что ли, в подпол полезешь за картошкой?

Гелька тут же реветь начинает. Потому что в подполе — это же все знают — Бабайка живет. Черный Бабайка, в самом углу. Только ногу на ступеньку поставишь, чтобы в погреб спускаться, а он тебя за подол мохнатыми пальцами как ухватит, как утащит в мышиные норы, в самую темень — только тебя и видели, только тебя и слышали, и косточек твоих не останется, и поминай, как звали тебя, Гелька.

Любит Бабайка мышей пасти, сырой картошкой хрустеть и тех, кто в погреб лазит, хватать-пугать.

Гелька в углу зажалась, мокрыми глазами хлопает. А есть-то все равно надо.

— Не полезем мы в погреб, Гелька, пойдем хлеба достанем, посолим и поужинаем.

И водой можно запить. С молоком вкуснее, конечно. Только вот молока нет. Молоко мамка все дачникам продает, а воды Ритка принесла сегодня много.

Хоть и боялась коровы — а четыре раза ходила за водой по полведра.

— Ты, Гелька, не реви, вот наедимся хлеба и спать ляжем, а завтра мамка встанет, картошки наварит, с маслом, с чаем, и сытно и тепло будет, Гелька.

В доме у Веры Муратовны все не как у Риткиных родителей.

— Конечно, — улыбается Вера Муратовна, — все как у людей. — И ты, Ритка, вырастешь, замуж выйдешь, заведешь себе дом свой, коровку, гусей…

— Я коровку, наверное, не заведу, — говорит Ритка, макая ложку в миску со сметаной, — ну ее, коровку. Я ее боюсь. А дачники обойдутся. Без молока-то, говорю, обойдутся дачники.

Про замуж Ритка и не думает пока. Это далеко. Вот мамка за таткой замужем. Что хорошего? Нет, конечно, неплохо, что они родили Ритку. И Гелька — хотя иногда противная и ревет много, — хорошо, что есть Гелька. С Гелькой в темном доме, когда родители спят, не так страшно вдвоем.

Но друг с другом мамка и татка ругаются все время. А иногда и дерутся. Ритка с Гелькой тогда прячутся в сенях или на печке. И сидят тихо, потому что татка может и их стукнуть — он, когда злой, не разбирает, ему все едино: мамка, Ритка или кошка под руку попадется.

Так что зачем замуж?

Вот корова своя — это важно. Хоть и боится корову Ритка, а все же понимает: нужна в хозяйстве корова или коза.

Думает Ритка: завести ли корову или козой обойтись?

— Это твоя мамка все молоко дачникам продает, а добрые-то люди своих детей… — начинает было Муратовна, да замолкает почему-то, переводя разговор на другое:

— Расскажи, Ритка, какой ты дом себе заведешь?

— Большой, — говорит Ритка, — чтоб в сенях окно, и в доме пять окон, как у Хетчиковых, и крылечко со стеклышками. Бабка Хетчикова на крылечке сидит весь день, глядит, как автобус с Зименской проезжает. Вот моя мамка будет старая, будет на крылечке сидеть и посматривать тоже. Шаль ей куплю, мамке, белую, козявую.

— Глупая ты, Ритка, козья шаль-то. Мамке, значит, шаль. А татке своему чего купишь?

Ритка молчит, ложкой в миске со сметаной водит. Потом говорит неохотно:

— А татке… тоже чего-нибудь. Чего ему там надо. Ну, унты новые.

Не хочется Ритке про татку говорить. Лучше про дом.