Беате Ханика - Скажи, Красная Шапочка

Хотя от этой мысли мне ужасно страшно, но я надеюсь, что он умер. Он вполне мог умереть. Он выглядит мертвым, во всяком случае, он больше не похож на живого.

Пожалуйста, пусть ты умер, — шепчу я.

Потом я пулей выбегаю оттуда, в затылок мне дышит ужас, как будто дед может в любую секунду встать и положить руки мне на плечи.

Фрау Бичек обнаруживает меня на лестничной клетке, дверь в квартиру прикрыта, на коленях у меня сидит Братко.

Он, наверно, умер, — говорю я.

Бичек хватается руками за голову.

Ой-ой-ой, — говорит она, ой-ой-ой! Вот не думала, что так быстро сработает в этот раз, вот не думала… Она смотрит на свои руки и крестится.

Матерь Божия, — говорит она, это тяжко, когда имеешь дар…

Потом она садится рядом со мной на лестнице, обнимает меня за плечи, она теплая и мягкая, как перина, в которой тонешь.

Я рада, что Бичек берет все в свои руки, она тащит меня к себе, зажигает белые свечи, сжигает на лестнице листья шалфея и вешает мне на шею четки.

Из-за духа, — говорит она, очень может быть, он еще летать вокруг нас, даже если соль сработать.

Еще она звонит врачу и моим родителям, но никого не впускает.

Нет, — говорит она решительно, когда мама хочет поговорить со мной, птичечка должна поспать, вы уже достаточно всего натворить.

И снова захлопывает дверь. Грохот разносится по всему дому Мы слышим, как родители разговаривают, стоя на лестнице, у мамы очень взволнованный голос.

Что мы натворили, что, — говорит она.

Папа, наверно, ничего не говорит, по крайней мере, я ничего не слышу.

Бичек сообщает мне, что они делают, она стоит у окна с ребенком на руках, а я, закутанная в сто одеял, лежу на кухонном диванчике.

Она запрещает мне вставать.

Лежи-лежи, — говорит она, даже если я хоть чуточку шевелюсь, лежи и молись.

При этом она делает мрачное лицо, и я знаю, что она молится. Она молится, что мой дедушка умер, а я не могу молиться, пока еще не могу, хотя, может быть, так было бы лучше.

Фрау Бичек, — говорю я, вы были правы.

Она не оборачивается, но по движению ее плеч я понимаю, что она вздрагивает, и вдруг выглядит со спины совсем старой, сгорбленной, как будто ей не сорок лет, а тысяча.

Все, что вы думаете про моего дедушку, — правда, говорю я, в нем злой дух, как в отце Кати.

Я натягиваю одеяла до самого кончика носа, мой голос звучит приглушенно, я даже не уверена, понимает ли она меня, но это не столь уж важно. В конце-то концов она и так все знает, она и раньше все-все уже знала, и я рада, что она не оборачивается. О плохом рассказывать гораздо легче, когда на тебя никто не смотрит.

Скорая помощь заворачивает во двор, мигалки включены, я вижу, как их свет пробегает по потолку, а у меня в голове возникают картины того, что случилось, они прокручиваются с такой невероятной скоростью, что мне становится страшно. Бичек чувствует это, она сажает ребенка на пол, снова обнимает меня и баюкает.

Птичечка, — говорит она, Катюшка, и от ее слез волосы у меня делаются мокрыми.

Становится тихо, страшные картины улетают прочь одна за другой, Бичек держит меня, пока страх не уходит. Я устала, устала так, как никогда еще в жизни не уставала.

Спи, моя птичечка, — говорит Бичек.

Там, где стояла вилла, теперь груды обломков. На самом верху сидим мы с Лиззи. Она испекла мне пирог с четырнадцатью свечками. Пирог получился совершенно плоский и больше похож на гигантское рождественское печенье, потому что Лиззи слишком поздно заметила, что забыла положить разрыхлитель. Она с мамой только этой ночью вернулась из поездки в горы, специально к моему дню рождения. Забыть в час ночи про разрыхлитель — это совершенно нормально.

Пирог все равно очень вкусный. И как-то подозрительно похож на рождественское печенье… Но я ничего такого не говорю, из чувства такта.

Ветер ерошит нам волосы и задувает свечки.

Гадство, — говорит Лиззи, ты же себе ничего еще не пожелала.

Я пожимаю плечами.

Это ничего, — говорю я.

Мы обе затихаем. Сегодня уже много всего было сказано. Перед нами лежат остатки виллы, поля и время, которое мы называем будущим.

Сегодня утром Лиззи забрала меня от фрау Бичек, очень рано, потому что дома меня не было, и это показалось ей странным, и мои родители тоже показались ей странными. Когда она позвонила, они все как-то мялись, мялись и не хотели говорить, где я. Сказали только, что у нас в семье проблемы.

В общем, — сказал папа, дедушка в больнице.

И тогда Лиззи разоралась.