Юрий Томин - Восемь дней в неделю

— Ну и правильно. Так и надо.

Саня толкнул Олега локтем в бок, но Олег продолжал, как ни в чем не бывало:

— И ни одной четверки.

— Ну, понятно, раз отличник, — согласился шофер.

— И ни одной пятерки! — сказал Олег. — Одни двойки!

— А вот это уже нехорошо, — сказал шофер.

— Слышишь, Саня, что про тебя говорят?

— Да нет, это я тебе говорю — нехорошо. Он ведь твой товарищ, так? А ты над ним смеешься. Да еще при постороннем человеке.

— Ага! Значит, вы — посторонний? Сами признались?! — торжествующе сказал Олег.

Но шофер не оценил того, как остроумно перевел Олег дело с больной головы на здоровую. Он, наверное, не первый день находился в дороге, этот шофер. И вид у него был нездешний, не городской: ватные брюки, телогрейка, старая шапка-ушанка. Лицо усталое и небритое.

— Так как же насчет воды? — повторил шофер, обращаясь на этот раз к Сане.

— Я сейчас принесу, — Саня выхватил из рук шофера ведро и скрылся за школьной дверью.

Шофер порылся в кармане, не доставая пачки, вытянул оттуда мятую папиросу. Закурил. Внимательно посмотрел на Олега.

— Видал, как получается? — сказал он. — Обидел товарища…

— А если у него и правда двоек много? — возмутился Олег. — Что я, молчать должен?

— Вот этого я не знаю, должен ты молчать или нет. Я человек посторонний — приехал и уехал. И все забыл. А вот у товарища твоего все в памяти останется, все слова твои. Словом-то человека сильней, чем кулаком, убить можно.

Олег насупился. Не хватало, чтобы проезжие учили его, как жить.

— Что это мне все про слова говорят?! Анна Ивановна тоже: «Слово, слово…» А кто меня говорить научил? Вы же и научили, — сказал Олег, имея в виду взрослых вообще. — Что же мне теперь — рот заткнуть?

Но шофер опять не оценил тонкого юмора.

— А кто это Анна Ивановна? — спросил он.

— Учительница наша. Классная руководительница.

Шофер усмехнулся.

— Значит, умная у тебя учительница.

Из школы выбежал Саня, расплескивая на ходу воду.

— А на шофера долго учиться? — с разбегу спросил Саня.

— Смотря на какого, — шофер подумал. — На хорошего — два года, да потом еще лет десять.

— Двенадцать лет! — ужаснулся Саня.

— Около того. Два года — на курсах. Потом машину дадут. Будешь ездить самостоятельно. Лет десять наездишь — вот и шофер.

— А вы сколько ездите?

— Тридцать один год. Без одной аварии. Вот так. — Тут шофер почему-то взглянул на Олега. — А ты говоришь — посторонний.

— Это вы сами сказали! — буркнул Олег.

— Ну, раз я, значит, я, — согласился шофер. — Спасибо за воду.

Шофер взял ведро у Сани и направился к машине. Отойдя немного, он остановился и сказал Сане:

— А то пойдем, поможешь воду залить, если время есть. Заодно баллон сменим. Мне завтра в Минске надо быть. Боюсь — не выдержит.

Саня с готовностью сорвался с места.

— Пойдем и ты, если хочешь, — обратился шофер к Олегу.

— Не пойду. Я снег убираю, — мрачно сказал Олег.

— Вот оно что, — протянул шофер. — Я-то думаю: что это ты с лопатой стоишь?

Третьим пришел Володя Климов. Он принес метлу и скребок, которые еще накануне выпросил под честное слово у дворника. Климов шел быстро, но заметив еще издали, что у школы прохаживается один Кузнецов, поскучнел и замедлил шаг. Олегу даже показалось, что Климов собирается повернуть обратно.

— Привет, — нехотя сказал Володя.

— Здорово, — отозвался Олег.

Володя остановился, немного не дойдя до Олега. Как-то само собой получилось, что руки друг другу они не подали.

— А что, еще нет никого?

— А я разве никто? — сказал Олег.

— Ну, кроме тебя…

Олег покосился в сторону машины. Там Саня, забравшись в кузов, боролся с запасным колесом, пытаясь перевалить его через борт. Колесо, видно, отчаянно сопротивлялось, потому что Саня был уже без пальто.

— Вон еще Саня — машину чинит.

Наступило молчание. Больше говорить было не о чем. Володя отошел к газетному киоску и стал рассматривать обложки журналов, выставленных на витрине. Олег, конечно, понял, почему Володя так держится с ним. Но на этот; раз, быть может, впервые в жизни, он не рассердился и не обиделся, а просто подумал, что все это нехорошо. Нехорошо, что они так разговаривают, а если молчат, то и молчат тоже нехорошо, будто затаили в себе какую вражду.

— Злишься на меня, да?

— Ни на кого я не злюсь, — отозвался Володя, продолжая внимательно изучать витрину.