Кристина Рой: Работник

Я понимал, что старого Давида, претерпевшего столько обид и горечи в жизни, скоро не возьмёшь и что, если прийти к нему и сказать о завещании его внука, он или не поверит, или не захочет даже слушать меня: Давид ведь был еврей, а его внук умер христианином. Дело обещало быть долгим.

Чтобы быть к старику как можно ближе, я нанялся к Ондрачику в работники и молил Бога, чтобы Он дал мне силы обратить сердце старого еврея ко Христу. Вышло очень удачно. Простой работник не вызывал подозрения в еврее. Только сразу ведь уважение и доверие человека нельзя завоевать, нужно время, а я боялся, чтобы зять Ондрачика, вернувшийся домой из Пенсильвании, не узнал меня. К счастью, он меня не узнал. При нашей первой встрече у меня была борода, да и платье на мне было иное — я не был одет работником.

Вечером, в день свадьбы у Петрачей, я хотел было тебе всё рассказать, но не удалось. Тогда я решил ещё остаться в Градове до тех пор, пока не услышу из уст деда моего друга, что он нашёл Христа Мессию и принял его как своего Спасителя. Теперь я всё сказал и благодарю моего Господа за то, что Он дал мне силы выполнить моё обещание, а также за то, что я не напрасно пробыл здесь два года. Теперь я могу спокойно уйти отсюда: поручение вашего внука исполнено.

Мефодий поднялся. Поднялся и старый Давид, поражённый услышанным рассказом. Он, как во сне, пошёл за молодым другом в дом. Войдя в дом, Мефодий запер дверь, зажёг свечу и из бокового кармана на груди достал дорогие для старика фотографии. То были портреты горько оплакиваемых им дочери, её мужа, Соколова, и чудный портрет внука, самоё лицо которого говорило о светлой душе.

— Вот, мой дорогой сосед, ваши сокровища, а вот ещё, пожалуй, более дорогое — Новый Завет, книга, с которой Рувим проповедовал Христа. Читайте его. Прочтите всё до конца, и завтра, если Богу будет угодно и если мы будем живы, я приду опять к вам и помогу вам решить те вопросы, которые ночью за чтением у вас могут возникнуть.

Мефодий пошёл домой, а старик остался один со своими сокровищами и со своим Богом, неизмеримую любовь Которого он только сегодня впервые познал полностью.

На другой день, рано утром, Мефодий с Андреем поехали в лес за дровами. Они повалили громадный дуб и вернулись домой почти к вечеру. Оба были усталые и голодные, поели и легли спать. Наутро, едва только стали собираться к завтраку, Ондрачик встретил в саду работника и сказал ему:

— Послушай, вчера тут был у нас старый Давид и рассказывал такие удивительные вещи, что я отказываюсь верить.

— Почему отказываетесь верить? — весело улыбнулся Мефодий.

— Да разве это правда, что ты будто бы только ради старого еврея явился сюда, в Градово?

— Да, ради него.

— Быть не может! — удивлялся подошедший зять Ондрачика.

— А разве ты и теперь не можешь узнать меня? — всё также весело улыбаясь, спросил Мефодий.

— Узнать?.. Тебя?..

— Ну да, меня. Помнишь ли ты молодого человека, который был у тебя в Пенсильвании, в Америке, и расспрашивал тебя о твоей деревне и о старом Давиде?

— Ах ты, Боже мой! — всплеснул руками молодой крестьянин. — Теперь я всё понимаю: недаром ты мне всё время кого-то напоминал. Но ведь ты тогда носил бороду, да и платье на тебе было нарядное, а сейчас?..

— Что ж, разве сейчас я не нравлюсь тебе? ~ рассмеялся Мефодий.

— Постой! — перебил Ондрачик. — Тогда, если правда, что говорил тут старый Давид, ты раньше никогда не был в работниках и тебе не было нужды в крестьянской работе?

— Это верно. Я получил от родителей большое наследство, и я вполне обеспечен.

— Как же ты тогда мог среди нас жить и так унизить себя ради еврея?

— Нет ничего удивительного!.. Я знаю одного Сына Царя царей, Которого знаете и вы, Который оставил престол и венец и не два года, а целых 33 года служил нам из любви в унижении. После этого разве может быть речь о двух годах моей службы одному человеку? Кроме того, мне так хорошо было здесь у вас, вы все любили меня, и я думаю, что и я был вам небесполезен. Кто знает, что ещё ждёт меня в жизни? Работником, может быть, действительно более не буду, но одно знаю, что два года, прожитые мною у вас в работниках, будут навсегда счастливейшими годами моей жизни.

Приветливое и улыбающееся лицо работника сделалось серьёзным, и они не стали более говорить об этом; их позвали завтракать. За завтраком разговор шёл о Дорке и Самко, как они заживут в новом доме.

Опять был воскресный полдень. Осенний туман спускался на горы и долины, листья опадали. В дубовом лесу, на том самом месте, где Мефодий рассказывал, как ласточки собираются и летят домой, и где дети тесной толпой окружали своего «дядю», сидел Самко, но на этот раз один. Мефодия не было в Градове, и дети уж не кричали более: «Дядя Мефодий, дядя Мефодий!» Мефодий ушёл. Кончил свою службу у Ондрачика, построил дом, относительно которого теперь стало известно, что он и не строил его для себя вовсе, а только для того, чтобы показать град овцам, как нужно и можно строить удобные дома, а затем исчез. Исчез так же внезапно, как и явился сюда. Держать его никто не мог, он был нездешний.