Альберт Лиханов: Мальчик, которому не больно

— И это правда? — удивился я.

— Так говорят, — ответил Папа, — но никто точно не знает.

— И мой Чок стоит на охране этой границы? Это правда, раз Бабушка говорит?

— Ну, — серьёзно ответил Папа, — раз Бабушка говорит…

Мою бабушку зовут Катей, Екатериной Петровной, а Мама зовет её иногда Екатериной Великой, потому что была в России такая царица, которая переписывалась с Вольтером. Кто такой Вольтер, я точно не знал, кажется, философский человек из Парижа, но его имя звучало в нашем доме так же часто, как имя царицы. Но причём здесь царица?

Может, потому что Бабушка когда-то училась на философском факультете? Но это было очень давно.

Она всю жизнь работала в научной библиотеке и ушла из неё, только когда я родился. Чтобы помочь своему сыну — моему Папе. И своей невестке — моей Маме.

Ну конечно, у неё был твёрдый характер. Мама говорила — властный. Но я это только повторяю, потому что не понимаю, как это — властный характер.

Власть, что ли, держать? Так какая власть у Бабушки? Она обед готовит, да со мной сидит. Разве это власть?

Каждое утро она приходит ко мне с тазиком, умывает меня — лицо, шею. Задирает рубашку, терпеливо протирает мою грудь, а потом ноги и всё остальное. Дальше она аккуратно переворачивает меня на живот и всё то же самое повторяет со спины.

Меняет мне подгузники.

Кто-нибудь усмехнётся, даже возмутится: чего об этом говорить? Но примерьте на себя, как говорит моя мудрая Бабушка, и, может, сообразите.

Мученьем всё это не назовёшь, но и радостью — тоже.

Бабушка моя тверда характером — и в этом радость. Она никогда не плачет, не причитает, зато первой бросается ко мне и защищает ото всех, как индюшка своих птенцов, широко растопыривая свои перья.

На меня никто никогда ещё не нападал, но я знал — Бабушка на мою защиту прибежит первой. Это чувствовалось во всём — в каждом её терпеливом движении и в каждой фразе.

Единственное, что не могла Бабушка, — это носить меня на руках, как Папа.

Когда я был совсем маленьким, она, конечно, носила. А теперь уже не могла.

Бабушка недолюбливала Маму.

Мама была не от мира сего. Это бабушкино выражение.

Она выразилась так при мне всего один раз, наверное, не нарочно. Хоть она и смутилась, я не понял: хорошо это или плохо.

Мир сей — это же всё, что сейчас: Бабушка, Папа, я, дом с большим садом, который мы снимаем за городом, как говорит Бабушка, для меня, наши разговоры, умывания по утрам, паучок по имени Чок, наконец.

А не сей мир? Что это?

Я спросил Бабушку, и она пристально оглядела меня, думая о чём-то далеком и нездешнем.

Потом встряхнулась и спросила бодро:

— Ты, наверное, спрашиваешь, кто такой человек не от мира сего?

Я кивнул. Наверное.

— Не похожий на других, обычных.

— Необычный?

— Иногда необычный. Иногда не желающий быть обычным, как все. Не желающий нести свою судьбу. Препятствия не преодолевающий, а их обходящий. Сосредоточенный на себе. Понимаешь?

— Не очень.

— Ну вот если ты без конца будешь думать о своей болезни, тебе будет хуже. Не думай!

— Стараюсь.

— Если будешь думать о своей непохожести на других ребят, станешь их сторониться.

— Но ты же знаешь! — удивился я. — Мне сторониться некого.

Бабушка сникла. Сказала:

— А это — просто беда.

Бабушка, конечно, не про Маму говорила, и даже не про меня. А вообще. Но я думал о Маме — не от мира сего.

Разве она кого-нибудь сторонится? Без конца думает о чём-то своем?

Но уж что правда, то правда: она непохожа на других. Она необычна. Даже необыкновенна.

Она стройная, статная, изящная. Когда приезжает с работы, туфли не снимает, цокает каблуками по кафельному полу кухни. Мне приятно, я знаю — Мама пришла. А бабушка говорит ей:

— Не надоело цокать? Одень тапочки. Пусть ноги отдохнут!

— Ах, — говорит Мама, — я привыкла. А привычка — страшная вещь.

Она привыкла ходить в парадных платьях и костюмах по дому, потому что весь день проводит в них. Люди от мира сего скорей бы переоделись, чтобы удобнее себя чувствовать. А Мама вот ходит как на работе — значит, она не от мира сего. Или вот вместо того чтобы идти ко мне в тапочках, приходит, цокая, на каблучках.

Мама у меня известный человек, говорит папа, — председатель совета директоров. Они там всё время советуются, эти директора. А Мама им что-то такое говорит. В общем, они советуются-советуются и что-то там решают.

Бабушка однажды сказала про всех про них: